Вспомнил сегодня по случаю одно из эссе Борхеса. Что-то толкнуло вдруг внутри – а не аргентинец ли я? Некоторое время вспоминал – с чего бы такой вопрос и потом понял, опознал этот выбор и даже смог вспомнить источник. Проверил - да, в чем-то я совершенный аргентинец. Но видимо не полностью, далеко не совсем. Потому и нелегко приходится, отсюда и проблемности.
Предлагаю и вам оценить себя по этому «аргентинскому» счету.
Редактор
Наш бедный индивидуализм
Борхес Хорхе Луис.
http://lib.ru/BORHES/natroeniq.txt
Перевод В. Кулагиной-Ярцевой
Патриотические обольщения не знают пределов. Еще в первом веке нашей эры подвергались насмешкам Плутарха те, кто уверял, что луна над Афинами лучше луны коринфской; в XVII веке Мильтон замечал, что Бог, как правило, в первую очередь являлся Своим добрым англичанам; Фихте в начале XIX века утверждал, что обладать сильным характером и быть немцем, несомненно, одно и то же. Итак, патриотов становится все больше; по их собственному признанию, ими движет -- достойное внимания или наивное -- желание способствовать развитию лучших черт аргентинского характера. Они, однако, понятия не имеют о том, что такое аргентинцы, предпочитая определять их как производную от чего-то постороннего, скажем от испанских завоевателей, или от воображаемой католической традиции, или от "британского империализма".
Аргентинец, в отличие от североамериканцев и почти всех европейцев, не отождествляет себя с Государством. Это можно отнести за счет того обстоятельства, что в этой стране обычно отвратительные правители или, как правило, Государство являет собою непостижимую абстракцию1; Государство безлично, аргентинец же воспринимает только личностные отношения. Поэтому он не считает, что красть общественные деньга – преступление. Я лишь констатирую это, не обвиняя и не оправдывая никого.;
но несомненно, аргентинец -- индивидуум а не общественное существо. Гегелевская мысль о Государстве как воплощении нравственной идеи покажется ему неудачной шуткой.
Фильмы, снятые в Голливуде, зачастую с восторгом излагают историю, в которой человек (как правило, журналист) завязывает дружбу с преступником, чтобы затем предать его в руки полиции; аргентинец, для которого дружба -- это страсть, а полиция -- своего рода мафия, воспринимает такого героя как отъявленного подлеца. Аргентинец, как и Дон Кихот, полагает, что "каждый сам даст ответ за свои грехи" и что "людям порядочным не пристало быть палачами своих близких, до которых, кстати сказать, им и нужды нет" ("Дон Кихот", т. I, гл. XXII). Не раз, следуя замысловатым построениям испанского литературного стиля, я подозревал, что мы безнадежно разнимся с Испанией; этих двух строк из «Дон Кихота» достаточно, чтобы убедиться в ошибке, они – как бы символ нашей неявной, тихой близости. Это же подтверждает одна ночь в аргентинской литературе: та отчаянная ночь, когда деревенский сержант полиции восклицает, что не допустит преступления, убийства храбреца, и начинает сражаться против собственных солдат бок о бок с Мартином Фьерро.
Для европейца мир -- космос, где каждый внутренне соответствует той функции, которую выполняет, а для аргентинца он -- хаос. Европейцы и североамериканцы считают, что книга, заслужившая какую-либо премию, стоит того, аргентинец же полагает, что, возможно, несмотря на премию, книга окажется неплохой. Как правило, аргентинец не доверяет обстоятельствам. Вряд ли ему известна история о том, что на земле всегда живут тридцать шесть праведников -- Lamed Wufniks*, -- неведомых людям и творящих благодеяния тайно, благодаря которым существует мир; если он узнает эту историю, то не удивится, что эти праведники безымянны и безвестны... Аргентинский национальный герой -- одиночка, сражающийся против многих -- теперь (Фьерро, Морейра, Черный Муравей), в будущем и в прошлом (Сегундо Сомбра). В других литературах не встречается ничего подобного. Обратимся, например, к творчеству двух больших европейских писателей: Киплинга и Франца Кафки. На первый взгляд между ними нет ничего общего, однако основная тема одного из них -- оправдание порядка (железная дорога в "Kim"**, мост в "The Bridge-Builders"***, римская стена в "Риск of Pook's Hill")****, а другого -- невыносимое и трагическое одиночество человека, которому не находится места, хотя бы самого скромного, в распорядке Вселенной.
Перечисленные мною аргентинские черты характера считаются отрицательными, направленными против порядка, к тому же они не поддаются объяснению с политической точки зрения. Беру на себя смелость утверждать обратное. Главнейшая проблема нашего времени (с пророческой ясностью увиденная почти забытым ныне Спенсером) -- это все усиливающееся вмешательство Государства в действия индивидуума; в борьбе с этим злом, имя которому коммунизм и нацизм, аргентинский индивидуализм, возможно, бесполезный или даже приносивший вред до той поры, получает оправдание, оказывается нужным.
Без надежды, с ностальгическим чувством я размышляю об абстрактной возможности существования партии, которая была бы близка аргентинцам, партии, которая правила бы нами в самой минимальной степени.
Национализм стремится заворожить нас видением Государства, причиняющего бесконечное беспокойство; эта утопия, воплощенная на земле, могла бы оказать спасительное действие, состоящее в том, что все станут стремиться создать -- и в конце концов создадут -- ее противоположность.
Буэнос-Айрес, 1946
-----------------------------------------------------------------------------------
* Тридцать шесть праведников (идиш).
** Ким (англ.).
*** Строители моста (англ.).
**** Пак с холма Пука (англ.)
Комментарии
Re: Наш бедный индивидуализм
Александр Владимирович, думаю, что целиком таких "аргентинцев" нет нигде (не говоря уже про саму Аргентину) и Борхес писал достаточно иронично. Ведь такой индивидуалист как Дон Кихот все свои подвиги посвещал во имя других и ради их особождения (не случайно этот образ для отечественной культуры имеет особое значение - начиная с речи Тургенева, сопоставившего Дон Кихота и Гамлета, и завершая вхождением Дон Кихота как одного из трех прототипов в "Идиота" Достоевского. Вопрос противостояния государству это скорее вопрос соотношения цивилизации и культуры
для меня лучше всего особенности индивидуализма также иронично выразили Ильф и Петров в Одноэтажной Америке:
Re: Наш бедный индивидуализм
Увы мне, поверил Борхесу, а ведь он действительно был ироничен... Хотя мне всегда казалось ,что в своей привычной ироничности он как правило бывает чуть более серьезен, чем большинство серьезных людей. Ну и ладно. Зато вчера удалось с полдня и до позднего сна побыть почти настоящим аргентинцем - расслабленным и оптимистичным, и желающим, чтобы все было сделано из шоколада. И знаете, в этом что-то есть. Все же Борхес - голова!
Re: Наш бедный индивидуализм
Александр Владимирович, чувствую, что не попал в настрой - ни Ваш, ни Борхеса :)
Смех и тем более ирония это всегда, конечно, крайне серьезно - Борхес вот в этом плане был излишне литературен (посмодернистичен) - ведь это он додумался "переписать" Дон Кихота как новый роман)) Вот только оказалось, что посмодернистический тоталитаризм если не хуже обычного
В плане расслабленности, оптимистичности и шоколада - это скорее к латиноамериканцам (как раз недавно умершему Маркесу), чем к куда более северным аргентицам. Это в том смысле, что Борхес безусловно голова (часто даже излишне), а в расслабленности и оптимистичности очень много нужного и важного (сейчас на этом размножается "позитивная психология" Селигмана и Ко), но совместить эти две стороны очень непросто
я то изначально прочитал запощенном Вами эссе Борхеса песню индивидуализма против Машины Государства - а вот оказалось, совсем иное
С уважением, Александр
Re: Наш бедный индивидуализм
Про попадание в настрой сказать ничего не могу, это вообще дело весьма для меня непростое. Так что мое непонимание Вашего непонимания моего настроя (мол, не индивидуализм против Машины, а что-то иное) отношу к обычным житейским делам. Часто не попадаю в настрои, не то что кого-то, даже в свои. Насчет песни индивидуализма против Машины могу сказать свое мнение - индивидуализм (по крайней мере мой вчерашний), он не против кого-либо, так же как и не за. Он сам по себе, что и следует, пусть и неявно из самого названия этого состояния.
Но отнесение аргентинцев не к латиноамериканцам отвергаю решительно. Вчера я точно был латиноамериканцем, и никакие географические нововведения меня с этой позиции не собъют. Даже отказался примерить принесенное женой сомбреро, как головной убор, чуждый истинному гаучо...
Вы только обратите внимание, как красиво и тонко пишет Борхес: "... аргентинец же полагает, что, возможно, несмотря на премию, книга окажется неплохой". Ну чудо же, родственная душа! И тут же: "Как правило, аргентинец не доверяет обстоятельствам".
Не доверять обстоятельствам - это очень по-инженерски, по-изобретательски. Не быть против них, а просто не целиком полагаться на то, что считается фактами, условиями и прочими обстоятельствами. Нет, определенно надо хотя бы раз в месяц один денек бывать аргентинцем. Особенно летом.
Re: Наш бедный индивидуализм
Согласен, Александр Владимирович, точно надо быть недоверяющим обстоятельствам "аргентинцем"! И уж летних оптимизма и расслебленности при этом очень хочется :)
С уважением, Александр
Re: Наш бедный индивидуализм
Вот что аргентизм животворящий делает... Наши уже в финале.
Re: Наш бедный индивидуализм
Утреннее прочтение Борхеса:
" Тризовские обольщения не знают пределов. Еще в начале тризовской эры подвергались насмешкам те, кто уверял, что философия полнее отражает сущность процесса решения задач; в середине развития небезызвестный специалист призывал бороться с врагами ТРИЗ; другой же утверждал, что обладать глубокими познаниями в ТРИЗ и быть россиянином, несомненно, одно и то же. Итак, тризовцев становится все больше; по их собственному признанию, ими движет -- достойное внимания или наивное -- желание способствовать развитию лучших черт тризовского характера. Они, однако, понятия не имеют о том, что такое тризовцы, предпочитая определять их как производную от чего-то постороннего, скажем от инженеров-исследователей, или от воображаемой эвристической традиции, или от "дуновения духа гениальности".
Тризовец, в отличие от почти всех технических работников, не отождествляет себя с наукой. Это можно отнести за счет того обстоятельства, что в этой науке обычно отвратительные управители или, как правило, наука являет собою непостижимую абстракцию; наука безлична, тризовец же воспринимает только личностные отношения к задаче. Поэтому он не считает, что заимствовать чужие разработки и адаптировать их причудливым образом – преступление. Я лишь констатирую это, не обвиняя и не оправдывая никого.
Но несомненно, тризовец -- индивидуалист, а не общественное существо. Мысль о науке как воплощении прогресса и пути познания истины покажется ему неудачной шуткой.
Фильмы, снятые в Голливуде, зачастую с восторгом излагают историю, в которой человек (как правило, журналист) завязывает дружбу с преступником, чтобы затем предать его в руки полиции; тризовец, для которого дружба -- это явление не всегда понятное, а полиция -- без сомнения мафия, воспринимает такого героя как отъявленного чудика. Тризовец полагает, что "каждый сам» сдаст себя в руки полиции, и что "людям порядочным не пристало» мешать реализации идеального конечного результата, до которой, кстати сказать, им и нужды нет. …
Для ученого мир -- космос, где каждый внутренне соответствует той функции, которую выполняет, а для тризовца он -- хаос противоречий. Люди ученые и североамериканцы считают, что книга, заслужившая какую-либо премию, стоит того, тризовец же полагает, что, несмотря на премию, книга окажется бесполезной. Как правило, тризовец не доверяет обстоятельствам. Вряд ли ему известна история о том, что на земле всегда живут тридцать шесть праведников -- Lamed Wufniks*, -- неведомых людям и творящих благодеяния тайно, благодаря которым существует мир; если он узнает эту историю, то не удивится, что эти праведники безымянны и безвестны... Тризовский национальный герой -- одиночка, сражающийся против Внешних Обстоятельств…
Перечисленные мною тризовские черты характера считаются отрицательными, направленными против порядка, к тому же они не поддаются объяснению с политической точки зрения. Беру на себя смелость утверждать обратное. Главнейшая проблема нашего времени (с пророческой ясностью увиденная почти забытым ныне Спенсером) -- это все усиливающееся вмешательство науки в действия индивидуума; в борьбе с этим злом тризовский индивидуализм, возможно, бесполезный или даже приносивший вред до той поры, получает оправдание, оказывается нужным.
Без надежды, с ностальгическим чувством я размышляю об абстрактной возможности существования партии, которая была бы близка тризовцам, партии, которая правила бы нами в самой минимальной степени.
Сциентизм стремится заворожить нас видением науки, причиняющей бесконечное беспокойство; эта утопия, воплощенная на земле, могла бы оказать спасительное действие, состоящее в том, что все станут стремиться создать -- и в конце концов создадут -- ее противоположность"
:)
"
Re: Наш бедный индивидуализм
Борхес попал...
А партия, правящая нами в минимальной степени уже построена и активно минимальничает , так что счастье близко. А если кто не просто тризовцец, но еще и в данный момент аргентинец, то счастье можно считать фактически достигнутым.