Как сформировалась профессия "ТРИЗ-эксперт". Часть 3-4

Продолжение. Предыдущие части см:

 Звуковой файл: часть 4

http://narod.ru/disk/16529706000/A.Kudryavtsev_4.1.MP3.html

http://narod.ru/disk/16529773000/A.Kudryavtsev_4.2.MP3.html

Редактор
 
ЮД: Добрый день, уважаемые читатели журнала «Методолог», слушатели журнала «Методолог» рубрики «Кафедры прогнозов». Сегодня мы продолжаем встречу в рамках проекта «Как формировалась профессия ТРИЗ – эксперт». На сегодняшний день это уже четвертая встреча с Александром. Мы остановились на истории развития Московского открытого института технического творчества где-то в середине 80-х годов. Мы придерживаемся хронологического порядка. Будем придерживаться его и впредь. Хотя мы помним, что главным образом, мы пытаемся отвечать на вопросы: что приводило и приводит к успеху те или иные начинания в рамках развития вот этой нашей культуры инновационного консалтинга. Это вопросы, которые являются надсистемной задачей всего проекта, хотя базовой целью этого проекта является, конечно, описание истории развития ТРИЗ – движения вообще потому, что невозможно понять, как формировалась профессия «ТРИЗ – эксперт», если мы плохо себе представляем, как развивалась сама история ТРИЗ – движения. Добрый день, Александр
АК: Добрый день, Юра.
ЮД: Давай мы продолжим нашу беседу. Мы остановились на середине 80-х годов. Расскажи, пожалуйста, чем это время было характерно для университета?
АК: Середина 80-х годов была, на мой взгляд, рассветом нашего общественного института. Это было в тот момент достаточно большое образование. Как я тебе говорил в прошлый раз, во первых было две группы первого курса, во вторых группа второго курса. Мы имели уже большое количество закончивших институт людей. Они работали на своих предприятиях, ряд из них преподавало. Те, кто закончили второй курс, преподавали. Такая была достаточно развитая неформальная инфраструктура, которая работала, кипела, занималась. И при этом, если ты говоришь об истории ТРИЗ – движения, она, наша система, была достаточно изолирована от остальной системы, т.е. развивалась в большой мере самостоятельно. Параллельно с общественным институтом, прошлый раз мы говорили, была кафедра, которая продолжала функционировать. На кафедре работало в середине 80-х годов уже 12 штатных преподавателей. Это был достаточно большой коллектив. У нас были 2-хмесячные курсы методистов технического творчества, 2-х месячные и 4-х месячные курсы специалистов по функционально-стоимостному анализу (ФСА), были месячные дополнительные курсы преподавателей, ну и плюс, конечно, мы давали большое количество обзорных курсов для всех специалистов, которые учились в нашем институте повышения квалификации. Я тут пытался вспомнить, в каком количестве министерств в ИПК люди занимались в то время методами, ТРИЗом. И должен сказать, что где-то министерств 15 я вспомнил, т.е. практически во всех машиностроительных министерствах эта работа велась. Вот так примерно выглядела картинка у нас в Москве в то время.
ЮД: Саша, скажи, пожалуйста. Вот работа кафедры и работа общественного института, который был создан и который к тому моменту существовал, дай бог, лет семь, если не больше. Они друг с другом как-то конкурировали или они друг друга дополняли? В каких пропорциях находились объемы программ, их цели?
АК: В материалах программ конечно, переток был. Если что-то удавалось придумать, испытать в общественной системе, то конечно, я с удовольствием внедрял это и в систему повышения квалификации, конечно с учетом некоторой инерционности этой системы, с учетом того, что нужно было утверждать программу. Процесс в государственной системе шел более заторможено, что ли. Вернее, уточню термин, более инерционно.
ЮД: Процессы длинные, пока этот подпишет, пока тот подпишет. А в МОИТТ ты сам себе ректор, сам себе методист, сам себе кто угодно. Решил изменить программу – взял и изменил.
АК: Абсолютно верно. Ну и, конечно, в общественной системе был молодой энергичный коллектив ребят, полностью являющихся единомышленниками, а в системе повышения квалификации – все-таки это было большое количество людей со своим прошлым жизненным опытом. И здесь процессы еще и поэтому шли, конечно, более инерционно. Даже до подписания мы много обсуждали. С другой стороны это было очень полезно потому, что это давало новую картинку того, что мы делаем, картинку как бы со стороны. Итак, середина 80-х годов. Это было достаточно золотое время. В это время мне предложили занять пост заместителя директора ВГКПИ – Высшие государственные патентные курсы. Они располагались в элитном месте, в самом центре Москвы, из окон была видна одна из башен Кремля. Напротив – здание Художественного театра. И вот мне предложили занять пост зам директора и отвечать за развитие этого направления – (преподавания методов на всех филиалах курсов, существовавших в десятках городов страны). До этого занимались только преподаванием для патентоведов, для патентных работников. Несколько лет, начиная с 1982-го, мы такие дополнительные курсы делали там. И (руководство Роспатента) решило, что эти курсы всем нужны, по всей стране. К сожалению, у меня не получилось по организационным, по семейным  причинам перейти туда, хотя для меня это было достаточно интересной задачей. Появлялась возможность расширить сферу на всю страну, создавать школы в организованном порядке. Но пока мы готовились к этому, я провел несколько семинаров. В частности, был очень интересный семинар в Черноголовке. Туда пригласили преподавателей, которые по всей стране читали методы технического творчества/ Ты сам понимаешь, что за преподаватели в середине 80-х годов читали методы технического творчества - это были сплошь преподаватели тризовцы. И вот была конференция, достаточно большая. Туда, конечно, чиновники понабрали большое количество всяких специалистов, которые должны были читать лекции для тризовцев, образовывать их. Там были и философы, и психологи, люди, в то время далекие от проблематики именно реального решения задач. Поэтому тризовцы скучали. Но был и у меня там большой кусок. И у нас со слушателями была битва. Очень мне нравятся такие битвы потому, что поспорить я всегда люблю, покричать, пошуметь друг на друга. И вот здесь это удалось в полной мере. В Черноголовке был такой замечательный семинар. Мы кричали друг на друга. Они-то знали, что я, в общем, враг. А я их ловил постоянно на том, что они, собственно, не знают инструментов, с которыми они работают, которые преподают. Не умеют работать по АРИЗу грамотно, плохо строят противоречия и т.д. Но конечно, это было, я так подозреваю, достаточно обидно слышать многим людям. Но там мы подружились с целым рядом людей из новой генерации. Виктор Ладошкин – очень замечательным оказался человеком. Еще можно вспомнить целый ряд фамилий. Вот эта практика у меня продолжилась – например был семинар в Нарве чуть позднее, во второй половине 80-х годов. (Там в частности, был любопытный случай – дал на занятиях задачу о износе крыла судна от кавитации, происходящей на большой скорости движения. Необъяснимой для меня странностью является то, как отключается мозг у людей, знающих «правильный ответ». Вместо решения мне сразу же стали сообщать о том, что нужно сделать – пропустить сквозь крыло поток хладагента, чтобы наморозить на поверхности тонкую пленку льда, защищающего поверхность от кавитации. Лед будет нарастать по мере его срыва кавитационным процессом. Естественно, что я знал это решение, но оно меня не устраивало. Помню озадаченные лица слушателей после того, как провели расчет – при площади крыла в 10 квадратных метров, требуемой толщине пленки в 1 мм и протекании мимо воды с температурой 4 градуса со скоростью 70 км/час, идет мощный смыв и таяние льда. На поддержание пленки льда требовались десятки  мегаватт мощности... Ясно, что такое решение для небольшого катера совершенно неприемлемо. Что мешает сделать такой расчет не дожидаясь, пока грянет гром, мне непонятно.   ). Ну и так несколько раз мы встречались с большими группами тризовцев. И я видел, что в тот момент мы ни чем не уступали в плане теоретической и практической подготовки по освоению инструментов, и более того, мне в тот момент казалось, что мы как-то достаточно более чисто, что ли, даем эти инструменты, не вводя туда идеологическую подоплеку или компоненту что ли. На взаимодействии с тризовскими преподавателями я увидел в тот момент вот такие недостатки тризовской системы или тризовской школы, то, что сейчас мы можем назвать слабостями движения. В первую очередь, это, конечно, было отсутствие критики и самокритики внутри системы. Это очень сильно бросалось в глаза. Свои были всегда правы. Это такой я бы сказал стайный принцип. Он очень сильно работал, доминировал. Здесь достаточно вспомнить, например, тот факт, как долго жили в системе, а может быть, и сейчас где-то живут разборы некоторых задачек. Мы с тобой знаем, что есть целый рад задачек, которые постоянно крутились в качестве классических. А в то же время, физический смысл под ними достаточно слаб. Это опыление арахиса, всемирно известный молниеотвод и т.д.
ЮД: Задача о ледоколе.
АК: Ну, ледокол... Понимаешь, там, в ледоколе, нет нарушения физических законов. Решение нарушает экономические законы. Если тебя просят сделать хороший ледокол, который создает канал во льдах для проводки судов, а ты вместо этого даешь проект того, что люди должны переделать весь свой флот, и тогда это позволит тебе не делать ледокол. Это все таки решение другой задачи. А в опылении арахиса – там просто физика. Задача, найденная сотрудницей Свердловского института повышения квалификации Инюшкиной, к сожалению, ее фамилия нигде не звучит при размещении этой задачи. Надо сказать, она нашла это решение, как одно из авторских свидетельств. Она (восстановила задачу и ) сделала разбор. Наверное, это интересный физ.эффект, электростатика, свежий, новый для кого-то. Но конечно, совершенно ужасные вопросы технические возникают. Как создать достаточное электростатическое поле на заземленном объекте.
ЮД: какого рода, чтобы оно раздвигало лепестки. Ботаники за голову хватаются.
АК: И как потом посадить пыльцу, которая зарядилась каким-то знаком, на другой цветок, заряженный таким же знаком. Но такие мелочи никого сильно не волновали. И тот факт, что люди фактически десятилетиями разбирали эти задачи в огромном количестве школ, и ни у кого не возникало вопросов, это, конечно, было удивительно. Ну, еще было видно, что поскольку критики нет внутри системы, то существует подмена критики. Переход на личности. Очень быстро все это дело осуществлялось. Как только человек начинал давать что-то не то, он же не мог давать что-то не то по уму, потому что все уже было очень хорошо в системе, значит, у него самого что-то было неправильно. И критиковали теперь не то, что он давал измененное, а критиковали его личность. Это еще один был минус. Упрощение. Конечно, было сильное упрощение того, с чем велась какая-то борьба. Фактически, возникали карикатуры врагов, карикатуры других методов. Вот это, на мой взгляд, сильно тормозило потому, что, скажем, поставив на знамя такую вещь, как борьбу с методом проб и ошибок, и абсолютно не изучая, что в реальности происходит, как в реальности происходит процедура выдвижения идей, заменив его неким карикатурированным подходом, что совершается какой-то случайный тык, какие-то случайные пробы. И борьба шла с таким случайным тыком. Вообще, со случайным тыком очень просто бороться. Любое интеллектуальное усилие – уже победа над случайным тыком. Поэтому всегда очень быстро удавалось победить этого выдуманного врага. Но проблема в том, что враг был выдуманным. Мне кажется, что здесь система начала тормозиться. По объему усилий, которые затрачивались на борьбу с инакомыслием, было хорошо видно, что отсутствовала такая внутренняя построенная научная система роста или система научной иерархии. Какой-то лояльности было достаточно для того, чтобы человек мог себя чувствовать достаточно комфортно внутри этой системы. Другое дело, ты не мог вылезти в самые первые ряды в тот момент, в середине 80-х. но ты был полностью защищен от того, что
ЮД: от какой-то критики верхов
АК: как он может за счет своих научных трудов, разработок вырасти в кого-то следующего в иерархической системе…
ЮД: Саша, я перебью тебя. Вот (связь прерывается разрыв связи, пошел другой файл)
АК: … была хороша в научном плане, но подпоры не было. Вот это было хорошо видно. Пожалуй, я перечислил все то, что я могу сейчас вспомнить из своих прошлых ощущений о слабостях классической тризовской системы.
ЮД: Саша, скажи, пожалуйста. А журналы какие-то, журнал ТРИЗ в тот момент уже создавался, были же какие-пробы? Потому что без журнала невозможно развитие какой-то научной системы, научной культуры. Как обстояло дело с журналами в тот период?
АК: В середине 80-х годов журналов еще не было. Журналы стали появляться где-то в тот момент, когда уже разрешили кооперативы. И первый журнал был сделан не классическими тризовцами, а он был сделан кооперативом «Метод». Это был журнал «Эвро». Потом появился журнал, который выпускала ВОИР института Курчатова. У меня есть такой соавтор - соратник Валентин Васильевич Титов. Он выпускал свой журнал. (Если быть более точным, то он выпускал стенгазету. В то время каждый ВОИР выпускал свою стенгазету. По стране на это уходили огромные ресурсы. Вот Валентин Васильевич и задумал делать стенгазету, которую распространять по подписке. Интересную, в два листа формата А1. Было несколько выпусков, почти год они продержались, но инфляция и общий хаос не дали возможности это дело продолжать. А жаль – идея была очень интересная). И чуть позже появился журнал «ТРИЗ», которым в то время руководил Кирилл Афанасьевич Склобовский, и в то время журнал выходил достаточно аккуратно, часто, был интересен, наполнен полезными статьями, ну хотя и там встречались такие, я бы сказал, трогательные забавные моменты. Но тем не менее, в целом он был достаточно интересен и мне кажется, он выполнял хорошую консолидирующую роль.
ЮД: Саша, скажи, пожалуйста. А вот на тот момент к середине 80-х годов уже произошло 7 или 8 выпусков МОИТТа, и какое-то количество выпусков слушателей, которые учились у вас на кафедре. Получается так, что мир был наполнен специалистами двух сортов, грубо говоря. Одни – те, которые получали образование и вращались, скажем, в легитимной ТРИЗ - системе, и те, которые получили образование у отщепенцев, у отторгнутой части. На сколько я понимаю, вы, преподавая все эти дисциплины, не отрицали существование официальной системы, может быть даже, как-то корректно объясняли существование вашей дистанции с легитимной тризовской системой. Сами-то выпускники как себя воспринимали – как каких-то неотризовцев или их этот вопрос никак не волновал?
АК: Мы на этом не акцентировались. Конечно, когда люди вдруг узнавали, ну скажем, какой-нибудь выпускник, съездив на конференцию, вдруг узнавал, кто он на самом деле, конечно люди удивлялись. Но в принципе, мы сами это не очень акцентировали, мы показывали, что есть школа классической ТРИЗ, в которой развивается – только один метод. И поскольку руководит этой школой создатель метода, то он имеет полное моральное право заниматься только тем, что он придумал. Я лично здесь приводил такое сравнение, что есть фармацевт, который придумал лекарство, и он его именно проталкивает, он показывает его достоинства, ну иногда может быть увлекается и занимается тем, что показывает попутно, какие плохие другие лекарства. Но это его право. А мы-то не фармацевты. Мы аптекари. Поэтому наша задача просто дать человеку нужный пузырек. И в этом наше отличие. (Не бились мы с классической тризовской системой, не было такой цели). На самом деле, это было единственным нашим отличием. Мы старались брать все самое лучшее, что мы могли увидеть в ТРИЗ. подозреваю, что не все мы видели, не все тонкие секретные моменты воспринимали. Но попутно мы старались показать достоинства и преимущества других методов, преимущество в тех зонах, в которых они эти преимущества имели. Вот, собственно, и все отличие. В классической системе начало занятий, как правило, проистекало таким образом: давались разные инструменты, они давались для того, чтобы люди о них знали. И попутно давалась их критика. Они служили как бы такой основой, теми осколками, вот этим старым миром, разрушив который до основания и возникало новое здание. А мы шли совсем другим путем. Мы говорили, что если методы до сих пор отсутствовали и они возникли только что, хорошие методы, то с высокой степенью вероятности они так же исчезнут. Потому что такой феномен, вдруг возникший на эволюционном пути человечества, он странен. На самом деле, говорили мы, методы возникли очень давно. Они просто возникли не в технике, поскольку техники не было. Они возникли в других областях деятельности. Они возникли в межчеловеческом общении, они возникли в военном искусстве, они возникли в искусстве вообще, если это искусство было нужно, важно и интересно, и это огромный и очень исторически протяженный феномен, который был, есть и будет. И на этом очень длинном пути, конечно, постоянно возникают новые инструменты. И вот возник новый инструмент. Он называется ТРИЗ. Мне эта система представления нравилась больше. Она как бы вводила человека сразу в такую хорошую историческую традицию. Она показывала, что у него есть предшественники, она давала возможность обратиться к ним, ну да, показывала, что сейчас ступенька повыше. Но всего-навсего, ступенька повыше. Пожалуй, такое было отличие. Без революционного такого задора. Такой эволюционный путь.
ЮД: Т.е. если я правильно понимаю, то в вашей программе обучения МОИТТ ТРИЗ был представлен в полном объеме, насколько его можно было преподавать в тот момент, но было еще и много дополнительных дисциплин. Например, все методы ФСА и прочее. Так я понимаю?
АК: Да, ты правильно понимаешь. Например, мы давали мозговой штурм, тот самый метод, который считается очень простым, обычно его рассказывают за час. Мы давали его долго, очень долго, очень много. И мы считали и рассказывали слушателям, что есть простые методы, ну такие, как скажем, АРИЗ – очень простой метод. Почему он простой – потому что за тебя уже очень многое решено. Ты должен сначала сформулировать задачу вот в таком-то виде. Потом ты должен описать техническое противоречие. И так далее. Т.е. очень много сделано тебе подсказок. И ты просто по этим подсказкам идешь. Поэтому этот метод простой. А есть методы сложные. И самый сложный метод – это мозговой штурм. Почему он сложный? Потому что почти нет никаких рекомендаций, почти нет никаких правил, и этим он сложен. И вот давать его, скажем, детям, давать его молодым людям, конечно, страшно. На самом деле, это метод для взрослых людей. Для людей, у которых есть что из себя вытащить. Если у тебя есть внутреннее содержание, то ты можешь что-то предложить наружу. А если ты ничего не имеешь внутри себя, то конечно, потуги на проведение какой-то работы по предложению чего-то нового, будут обречены на провал. И мы готовили ведущих мозгового штурма. Ведущий мозгового штурма должен был уметь собрать группу, отобрать людей, настроить их, подготовить задачу, проводить работу. Сам понимаешь, для того, чтобы всему этому научиться, нужно не 2 часа, не 4 часа, а часов 20, как минимум. И очень много практики, естественно. И вот, конечно, когда ребята из классических тризовских школ видели эту нашу программу, они не понимали и говорили, что в принципе, нормальный человек, познакомившись с более развитыми методами, он уже не должен давать вот эти старые неправильные плохо работающие методы. Но мы видели в свою очередь, что без их применения наши новые инструменты не будут работать потому, что между шагами, которые есть в том же АРИЗе, например, тоже надо прыгать. И вся поддержка этих прыжков, которая состояла в том, что давался метод под названием РТВ, она, конечно, на мой взгляд, совершенно недостаточна. Только развитого воображения недостаточно для того, чтобы хорошо двигаться между шагами.
ЮД: Как я понимаю, курс РТВ у вас тоже в полном объеме присутствовал, да? Вы его преподавали?
АК: Да.
ЮД: В тот момент был прекрасный курс Семена Литвина по РТВ. Вы его использовали или у вас были свои наработки?
АК: Ну конечно, мы знали курс Семена Литвина. Он был еще в 70-х годах создан. И мы с ним были знакомы. Но мы в 70-х годах сделали, по-моему, где-то в 78-м, мы написали еще в Волгограде курс развития системного мышления. Мы совершенно четко понимали, что для того, чтобы создавать новое, только воображения, пускай даже и творческого, совершенно недостаточно. И нужно достаточно большое количество других компонентов мыслительной деятельности, и их надо все тренировать. Они все и тренируются при изучении различных методов. Но если ты не видишь общей картинки, то ты можешь что-то тренировать, что-то нет. Ну вот мы знаем, что есть такой метод морфологического анализа, про который, если опять-таки человек по-революционному настроен, то рассказывает, что это такой метод активизации перебора, и топит в этом кратком и неправильном рассказе основную идею морфологического анализа – это классификационный подход. А можно ведь просто тренировать умение проводить классификацию. Просто как отдельное упражнение, но это уже не творческое воображение, согласись.
ЮД: Это уже не творческое воображение. Это как раз уже высокая культура мышления потому, что морфологический анализ – это вообще-то, целая философия. Удивительно, что ТРИЗ его напрочь всегда отметал. Он же был таким гонимым методом. Насколько я знаю, Альтшуллер говорил, что это абсолютно плохой, абсолютно неправильный метод. Абсолютно враждебный нашему подходу. А у вас он нормально преподавался?
АК: Понимаешь, здесь отличие в том, что у Генриха Сауловича была задача, которая постепенно решилась, но он не дал отбой, что ли. Поначалу у него была задача выбраться из облака других методов и как-то выделиться, стать каким-то другим. Поэтому он сделал очень простую классификацию методов. Она состояла в том, что есть разные методы, а есть ТРИЗ. Такая, я бы сказал, радикальная классификация. Для того, чтобы она была более радикальной, он сказал, что есть разные плохие методы, а есть один хороший - ТРИЗ. Я сейчас говорю без всякой иронии и сарказма, потому что для него это была программа обеспечения выживания детища. Но постепенно картина стала выглядеть, особенно в той же самой середине 80-х, удивительным образом. В стране было огромное количество тризовцев. Скажем, сотня городов, где преподают этот инструмент, где-то полторы – две сотни школ, огромные массы людей, которые активно работают. И они тратили очень много сил на то, чтобы рассказывать всем, чем плохи остальные методы, апологетов которых в стране просто практически не было. Т.е. такая борьба с тенью врага. И конечно это была война с тенью врага потому, что я тебе уже говорил в одном из прошлых наших разговоров о том, что поскольку книжки не были переведены - ни Осборна по штурму, ни Гордона и Принса по синектике, ни того же Цвикки по морфологическому анализу, то борьба шла с какими-то обрывками методов, с какими-то иллюзиями, с какими-то фантасмагориями, которые бывали порой придуманы. И очень здорово система доказывала, что вот эти фантасмагории – они плохи. Во что я с готовностью верю. Если прочитать, как предлагается работать по морфологическому анализу, скажем, в тех книжках по ТРИЗ, которые мне известны, то я двумя руками за то, что метод ужасный. Вот тот метод, который там описан. Но у Цвикки не такой метод. Он чуть-чуть другой, именно за счет отличия в том, что другая философия. Но вернусь. У Альтшуллера поначалу это было правильным. Потом это стало некоторым ритуальным действием. Перед тем, как выйти на охоту, надо попинать какое-нибудь чучело. И вот это было такое ритуальное действие. Ну мы, собственно, так к этому относились. Вот так это видели и вот так к этому относились. Вот такое было отличие в системах.
ЮД: Ты сказал, что тебе со стороны был виден недостаток, который заключался в отсутствии критики. Что именно ты делал в МОИТТ для того, чтобы избежать этой ситуации? Каким образом вы решали эту проблему?
АК: У нас вообще была очень сильна критическая компонента. Во-первых, мы старались перелопачивать много исходной литературы. Во-вторых, московские люди вообще такие недоверчивые. И, скажем, выходить с теми же рассказами про то, как замечательно это все работает, с какими удавалось в других городах, на московских циничных инженеров не получалось. Ты в одном из диалогов, по-моему, с Маратом спросил про задачу, когда в космический аппарат надо было вставить новый прибор. Помнишь? Это известная задача. Эту задачу рассказывали во многих разных аудиториях, она замечательно проходила, пока ее не стал рассказывать Генрих Саулович Альтшуллер на фирме Лавочкина. Надо сказать, это та самая фирма, на которой происходили эти события. Рассказывал об этом Игорь Куликов, который присутствовал на этой лекции.
ЮД: А он просто не знал об этом?
АК: Да, он не знал и как-то не очень обратная связь сработала. Он там два таких замечательных совершил поступка. Во-первых, стал рассказывать о творческом воображении. И как-то он решил их утешить. Сидел зал. Много людей пришло его послушать. Он стал рассказывать, что в принципе творческое воображение – оно лучше всего у детей, похуже, но тоже ничего у студентов, у инженеров уже очень плохое, у кандидатов наук
ЮД: оно совсем никуда не годится
АК: а доктора – они просто уже – он как-то их охарактеризовал.
ЮД: Ну в общем, полный отстой.
АК: Да. Но надо сказать, что аудитория была составлена в основном из кандидатов наук, которые на четверть перебивались докторами. И надо сказать, в этой аудитории это было воспринято не очень дружелюбно. Но на это все еще как-то молчала аудитория. Но когда он этот пример стал приводить и стал при этом рассказывать – а он же на самом деле классно рассказывает, так аппетитно. Он стал говорить, как они потратили кучу денег и вообще запускали эти аппараты до этого и т.д. И не придумали такое простое решение – гирю вынуть и поставить прибор – и там было очень шумно после этого. Там были всякие выкрики с мест, что ему пора заканчивать, в том числе. На самом деле вот эта гиря, о которой шла речь, это такой распределенный в трех осях сложный достаточно агрегат с противовесами потому, что центровать спускаемый аппарат нужно по трем координатам. И для того, чтобы можно было его так центровать, не передвигая внутри гирю, что невозможно, как ты понимаешь, по компоновочным решениям, а определенным образом поднастраивая после заправки аппарата компонентами и т.д. Поэтому это более сложно устроено, по-видимому такие три оси, на которых грузики, которые вращаются определенным образом, перемещая центр тяжести и т.д. Пока этот прибор, который туда должны были ставить, не удалось сделать таким, чтобы он тоже распределился так же, и чтобы его также можно было перемещать, задача-то не решалась. И все видели, что эта гиря мешает, но не все понимали, как ее реально заменить. И основная задача была не в том, чтобы догадаться, что вместо гири надо вставить прибор. А основная задача вроде бы была в том, чтобы придумать, как этот прибор сделать таким образом, чтобы он мог заменить этот груз.
ЮД: Т.е. этот прибор надо было наделить свойствами той самой гири, которая на самом деле гирей-то не являлась. Это было довольно сложное механическое устройство.
АК: Вот о чем речь. Т.е. на самом деле задачи нами, когда мы берем уже какие-то ответы, часто восстанавливаются неправильно. Мы видим какую-то первую производную от реальной задачи и говорим, что вот была такая задача. Очень часто реальная задача на несколько порядков сложнее, запутанней. И в этом большая проблема классической ТРИЗ, да и нас тоже, нашего общего инструментария в том, что мы очень часто, практически всегда на первом этапе работали с учебными ситуациями, которые мы сами перед этим придумывали. И вот это была большая слабость. Так вот, в нашей школе, мы, по крайней мере старались не принимать ничего на веру, не выскакивать, потрясая руками, и не закатывать глаза в каком-то экстазе, а старались перевести рассказ в технологическую плоскость. Вот есть такой инструментарий. Вот он дает то-то и то-то. Вот такие вот итоги его применения. Вот такая практика. И мы очень часто получали большое количество пилюль от практиков же. Ну, пожалуй, вот что я могу сказать о том, как мы боролись с отсутствием критики.
ЮД: Во всяком случае, из твоего рассказа я понял следующее. Правило Рене-Декарта проводить любую работу № 1, которая звучит так, если сформулировать по-простому: усомнись, пожалуйста, в правильности всей информации, которой ты обладаешь. Вот вы это правило Рене-Декарта старались выполнять. Тогда, как апологеты классического восприятия ТРИЗ к этому правилу, может быть, не прислушивались. Я вот такую вынес мысль из рассказа.
АК: Ты знаешь, я бы не стал так делить на нас и апологетов потому, что среди апологетов тоже были люди с критическим мышлением. Если взять того же Семена Литвина, я не считаю, что мы чем-то отличались от него, поскольку первое правило Рене-Декарта у него работало замечательно. Но у нас это было общесистемным принципом. А внутри классической ТРИЗ это не стояло на знамени. Это было отдельным свойством отдельных людей.
ЮД: Я понял твой ответ, но ты же понимаешь, что я упростил свою оценку и свои выводы, которые я сделал из твоего рассказа. Вообще, эта проблема правила Рене-Декарта – а ты проверь, все ли ты правильно понимаешь – оно ведь актуально и сегодня, в том числе. Возьми то же самое исследование ЗРТС. Именно с проверки оно должно начинаться. А вы уверены в том, что, например, закон повышения динамизации работает абсолютно во всех системах? Давайте приведем примеры. Посмотри, все учебники по ЗРТС, которые мы видим сегодня, они апеллируют максимум к двум-трем примерам. Это лучшие учебники из тех, которые я знаю, которые опубликованы, которые открыты. А ведь это и есть правило Рене-Декарта № 1 - а ты усомнись. Если ты считаешь, что закономерность есть, докажи это, покажи сотню примеров.
АК: Да, Юрий. Я с тобой полностью согласен. То, что мы пытаемся назвать законами и потом выискиваем пример, который бы подходил, отбрасывая сотню других примеров, как раз говорит о том, насколько мы пока еще не в законах, а в каких-то тенденциях. В середине 80-х годов, и вообще в 80-х годах я на протяжении десятилетия, выписывал «Бюллетень изобретений». И, конечно, я его читал. Он выходил раз в неделю. Такая толстенная книжка. Там примерно 2.5 тысячи было формул изобретений. Я их читал, вырезал. У меня мешки были с вырезками. Из каждого «Бюллетеня…» у меня получалось 20 – 30 вырезок. И это из 2000 формул изобретений. И я, выкидывая очередной журнал, с кучей невырезанной информации для себя сделал такое эмпирическое правило, что количество отброшенной информации говорит о том, что мы пока на такой процент примерно понимаем закономерности, понимаем тенденции развития техники. Когда я смогу, взяв любой пример, поставить его куда-то в какой-то нужный мне раздел моей системы, я тогда смогу сказать, что мы работаем теперь со всей техникой, мы все поняли о ее развитии. А пока у нас процентов пять понимания того, что происходит на самом деле. Т.е. есть жизнь. Знаешь, недавно астрономы открыли темную энергии, темную материю. и вдруг оказалось, что этой темной материи 95% по массе во Вселенной. А мы изучили 5 % и нам казалось, что это вся Вселенная. У нас с закономерностями, с пониманием того, что происходит реально, примерно такая же картинка. Мы видим 5% и считаем, что мы видим все. Я не считаю, что это такая уж большая слабость теории и не считаю, что это ее дискредитация. На мой взгляд - это наоборот вдохновляющая вещь потому, что говорит о тех грандиозных перспективах, которые еще предстоит открыть, куда-то проникнуть, что-то дополнительно увидеть и т.д.
ЮД: У меня примерно такое же мнение по этому вопросу. Скажи, пожалуйста, мы уже касались темы о том, как создавшееся учебное заведение МОИТТ питало возникающие маленькие компании, которые становились фактически консалтинговыми компаниями. Обратная связь была какая-то? Вот эти маленькие консалтинговые компании – это же конкретные живые люди. Они потом приносили в курсы свои реальные примеры проведенных успешных опытов? Или она была не очень сильной?
АК: Очень сильной я бы ее не назвал. Ты знаешь, очень многое делалось без записи в скрижали, поэтому сейчас очень трудно вспомнить. Всегда живешь, не считая сегодняшний день нужным, и не фиксируешь, что там получается. Ну конечно, все те, кто работал с реальными задачами и потом возвращался к преподаванию, практику свою привносили. Вот эта фирма «Опыт», о которой я тебе говорил в прошлый раз, стала фирмой постепенно. Она поначалу была отделом – отделом товаров народного потребления завода «Опыт». Это был один из опытных заводов фирмы Туполева. И мы там сделали прицеп-дачу. Сделали неправильно. Сделали, посмотрев, сколько может тянуть на крюке Жигули, и для такого веса сделали прицеп дачный. Возможно тянуть 900 кг, давай сделаем 870 кг и будет очень хорошо. И когда потом пришли регистрировать в ГАИ, то нас завернули тут же. Они сказали: да оторвет он раму, этот ваш прицеп. – Ну как же оторвет, если он укладывается в вес? – А кто же его будет пустым эксплуатировать? Перед тем как поехать, его целиком набьют продуктами, вещами, палатками и т.д. Поэтому килограмм на двести он станет еще тяжелее. «Ребята, снимайте 200 кг», - сказали нам. И вот возникла задача - быстро сделать функционально-стоимостной анализ. И я его как раз проводил. Он был функционально-весовой анализ, а не стоимостной. И я должен тебе сказать, что на тот момент я уже где-то 10 лет преподавал ФСА, участвовал в разных работах реальных для заводов. Но вот эта работа дала мне какой-то качественно новый опыт потому, что это была работа не по отдельной детальке. Обычно, мы брали какой-то небольшой узел, какую-то релюшку или какой-то узелок какого-то комбайна и работали с ним. А здесь был агрегат целиком. Пускай он не очень сложный, без своего двигателя, но это был самостоятельный агрегат, который нельзя было изменить некомплексно. Рассыпался. И вот опыт для меня был, я помню, очень хороший. Но должен сказать, что где-то с 86-го года, когда вышло постановление о возможности создания кооперативов, а тем более с 87-го года, когда начали появляться структуры НТТМ, мы перестали давать учебные задания и начали давать практические задания. Слушатели первого курса у нас выполняли две контрольные итоговые работы. Курсовую работу – это где-то они должны были сделать через половину срока обучения. И поначалу мы им давали на усовершенствование какие-то товары народного потребления, подсмотренные в ГУМе. Преподаватель шел в ГУМ, ходил там вдоль полок и рядов, видел какие-то зонтики, прищепки и т.д., записывал это, а потом раздавал эти предметы, и нужно было их усовершенствовать и написать заявку на изобретение. Это была первая половина обучения. А вторая половина – это была работа над своим реальным рабочим проектом, над которым человек реально работает у себя на работе. Так вот с 87-го года я отчетливо помню, что прекратили ходить по ГУМу, и стали работать с предприятиями Москвы, которые стали давать задачи. Это был завод шампанских вин, подшипниковый завод, еще целый ряд предприятий, «Компрессор» и т.д. Они давали свои задачки и люди их решали как курсовики. Вот такая работа - связь с предприятиями – она была и достаточно активная.
ЮД: Саша, а вот эти предприятия давали эти задачи за деньги или просто?
АК: Нет, нет. Поначалу мы это делали бесплатно. А затем, как эти НТТМ пошли, то уже группа договаривалась сама. Учебная группа делилась на маленькие подгруппы по 3 – 4 человека, и они сами договаривались с предприятием, за какие деньги они будут решать эти задачки. Мы как институт в этот процесс не входили, не включались и долю свою не брали.
ЮД: Надо сказать, что здесь кардинально принципиально другой подход в обучении. Ты берешь задачу из реального предприятия. Студент ее должен решить. И эта задача должна потом вернуться на это реальное предприятие. Студент должен каким-то образом доложить, защитить.
АК: Я не вижу здесь принципиального отличия. Ту задачу, которую он брал со своего предприятия, он тоже должен был решить и потом защитить. Ребята были, как правило, 30-тилетнего возраста, хорошие инженеры, молодые активные с точки зрения изобретательской. Поэтому они все были внутри своих проблем. Я помню, что у нас был такой слушатель, который сейчас написал огромное количество книжек, Александр Свиящ. Может, ты слышал эту фамилию. У него очень много книжек посвященных тому, как правильно жить, как ставить себе цели, как, говоря словами Карнеги, перестать беспокоиться и начать жить, начать быть успешным. Огромное количество последователей у него сейчас в стране есть. В то время он был достаточно молодой парень, но уже кандидат технических наук. Он организовал из наших же ребят, своих соучеников очень боевую мобильную группу. Я знаю, что их группа решила большое количество задач для предприятий, т.е. по-моему, в тот момент они даже раздумывали над тем, как бы им стать очередным центром НТТМ. Но судьба миловала, и они не стали этим центром. Не ушли в технику.
ЮД: Мы приблизились уже где-то к 90-м годам, так я понимаю хронологическую канву. НТТМы уже функционировали вовсю. Я тоже прекрасно помню этот период. Мы имели кучу всяких заказов, которые можно было за вполне приличные деньги делать. Вот эти НТТМы каким-то образом начали поддерживать программу МОИТТ или вы по-прежнему жили исключительно на собственном энтузиазме?
АК: НТТМы не стали поддерживать программу МОИТТ, если ты имеешь в виду какую-то финансовую поддержку. Нет, этого не произошло. Мы действительно были достаточно безалаберными в этом плане. В 87-м году возникло у нас предприятие, которое я организовал. Называлось оно малое предприятие «Класс». И это предприятие возникло на основе кафедры нашей. Мы сделали предприятие для того, чтобы иметь возможность создавать компьютерные системы, компьютерные программы и выполнять хоздоговорные работы. На этом предприятии мы выполнили достаточно большое количество хоздоговорных работ по решению задач на предприятии. И должен тебе сказать, что у меня там было порядка 50-ти выпускников нашего института. Большинство из них работали на полставки. Но видя то количество времени, которое они проводили в стенах вот этого МП «Класс», я понимал, что на полставки они работают где-то по основному месту работы, где у них по-прежнему небольшая зарплата. А здесь они у нас дневали и ночевали. Т.е. это было примерно 50 человек. Они выполняли большое количество разных проектов, начиная от такого проекта, как просто сделали комплексную автоматизацию очень большого цеха на ковровом комбинате. Сделали экспертную систему по решению задач для одного артиллерийского НИИ. Решили ряд задач по совершенствованию систем для «Станкина». Сделали систему управления для роторно -конвейерной линии для одного из предприятий. Решили несколько задач для НИИ им. Бурденко – это нейрохирургия. Т.е. большое количество задач было. Были достаточно приличные денежки за это дело. В какой-то мере получилось, что подпитка людей, конечно, была определенная. Все это закончилось с 91-го года.
ЮД: Саша, я правильно понимаю, что фирма «Класс» была в какой-то мере спонсором МОИТТ, т.е. фирма «Класс» платила какие-то небольшие зарплаты тем преподавателям, которые работали в системе МОИТТ?
АК: Нет-нет-нет. Мы не нуждались в этой подпитке. Представь себе. Я преподаю в МОИТТе. Я же являюсь техническим директором фирмы «Класс». Получаю там хорошую зарплату. Ну, зачем мне надо еще, чтобы фирма «Класс» платила мне за преподавание? Понимаешь, ведь преподавание в МОИТТе – это что-то вроде хобби. Это не что-то вроде, это хобби. Это любимое дело. Я где-то зарабатываю деньги, а в свободное время иду заниматься любимыми делом. Ну, зачем мне нужно, чтобы за это мне кто-то платил?
ЮД: Это как Ричард Фейнман, который был физиком, но вечерами ходил играть на саксофоне куда-то.
АК: Красивое сравнение. Очень приятно. Ну, да.
ЮД: Хорошо, с тобой все понятно. Но ведь преподавательский коллектив МОИТТа – это же не один Александр Кудрявцев? Там еще было как минимум 5 или 7 человек? Они просто тоже были сотрудниками фирмы «Класс» и тоже относились к этой работе именно с таких же позиций или это были какие-то другие взгляды, другие конструкции?
АК: Ну, конструкции были у разных людей разные. Но основное ядро преподавателей я, конечно, пригласил в эту свою фирму. Так оно было и приятнее, и полезнее. Например, я кому-то поручил разрабатывать методичку, и «Класс» ее оплачивал. И я понимаю сейчас, что это могло быть такой формой поддержки потому, что я мог предложить писать эту методичку бесплатно, и люди бы все равно взялись потому, что это было интересно, но если за это еще и денежки можно получить, то это было хорошо. Но были люди, которые не вошли в наше предприятие. Ну, скажем, у нас был несколько преподавателей, которые работали на фирмах Яковлева, Сухого. И, конечно, в связи со сложным пропускным режимом и с большим количеством внутренней работы они не могли себе позволить совмещать дополнительно, поэтому они не работали на фирме «Класс». И ни разу не было никаких требований финансовых у нас. Вообще, у нас такой коллектив – действительно, ребята работали за идею. Я понимаю, что вечно это бы не продлилось. Но лет 11 длилось. Я думаю, что если людям интересно, то они не видят в этом опять-таки для себя ущерба, не видят никаких жертв, а просто работают. Наверное, это не нынешний подход, не сегодняшний. Тут урок, наверное, трудно вынести.
ЮД: Уроки всегда можно вынести. Дело в том, что я сравниваю пример с историей, рассказанной тобой, о существовании МОИТТа и его взаимодействие с фирмой «Класс». Он ведь похож на историю развития Питерского тризовского университета, который я заканчивал. Преподаватели питерского университета большею частью были сотрудниками компании «Алгоритм», которую организовал тот же самый Семен Литвин. И посмотри. Здесь точно такая же связка. Есть какая-то крупная реальная консалтинговая компания, которая подпитывает, по крайней мере, своими преподавательскими кадрами, ну и даже какими-то деньгами. «Алгоритм» много денег давал на то, чтобы размножать материалы. Предоставлял свои ресурсы на то, чтобы университет функционировал относительно не безбедно.
АК: Размножение материалов мы тоже вели. Да, я понимаю, что такие пересечения, несомненно, есть. Я думаю, что действительно формы хозяйствования - они находятся похожие. С одной стороны, общественная система, формально организованная, подпитывает кадрами. С другой стороны, вот эти формально организованные системы, которые имеют возможность брать заказы, выполнять заказы, дают связь с реальностью и дают возможность делать обучение более реальным, конкретным. Несомненно, это очень правильная жизненная форма.
ЮД: Саша, я понял. Значит, мы в хронологической линии развития нашей беседы приблизились к точке революции 91 – 92-го года, которая очень сильно поменяла всю нашу жизнь. Истек временной формат этой нашей встречи. Поэтому я предлагаю сделать определенный перерыв, паузу. Хочу поблагодарить тебя за сегодняшний рассказ и обсудить в нашей следующей встрече развитие и университета, и ТРИЗ – движения в период после 91 – 92-го года. Большое спасибо тебе за сегодняшнюю встречу. До следующей встречи.
АК: Спасибо тебе, всего доброго.
 

 

Алфавитный указатель: 

Рубрики: 

Комментарии

Re: Как сформировалась профессия ...

Пишу здесь, т.к. не очень представляю, где в данный момент уместно это сделать.
1. Сформированная система публикации комментариев и ответов на них нарушает хронологию, временной порядок их появления. Это не удобно.
2. Комментарии часто добавляются и на ранее опубликованные материалы. Для отслеживания их появления я не нашел никакого инструмента.
Посмотрите, что можно улучшить в этой части.
Успехов. А.Гасанов.

Re: Как сформировалась профессия ...

Александр Искандерович, приветствую!
На экране, колонке левее теста найдите третью сверху строку: "Последние сообщения". Войдите в нее и увидите сообщения о всех последних сообщениях, размещенных в любых материалах, как бы давно они не были поставлены, а также на форумах.
Всего доброго, успехов

Re: Как сформировалась профессия ...

Александр Владимирович! Спасибо. Попробовал. Не показалось, что это хорошее решение проблемы. Буду надеяться, что Вам придут идеи и получше.
Творческих идей. А.Гасанов.

Subscribe to Comments for "Как сформировалась профессия "ТРИЗ-эксперт". Часть 3-4"