Главная    Истории из жизни    О том, чему нас учит все, затраченное зря

О том, чему нас учит все, затраченное зря

Генри Форд
VIII Глава из книги "Сегодня и завтра"

Если ничего не употреблять, тогда ничего и не тратится зря. Это, кажется, довольно ясно. Но посмотрим на дело с другой стороны. Если мы ничего не будем употреблять, не будет ли тогда трата зря более значительной? Является ли сохранением или же выбрасыванием за борт полное изъятие из пользования общественных средств? Если человек отказывает себе во всем в лучшую пору своей жизни, чтобы обеспечить себя в старости, сохранил ли он свои средства или растратил их зря? Был ли он бережлив разумно или неразумно?

Как учесть траты? Обычно мы их учитываем в терминах материальных. Если хозяйка покупает вдвое больше продуктов, чем нужно ее семье, и половину выбрасывает, ее считают мотовкой. Но, с другой стороны, разумно ли бережлива та хозяйка, которая кормит свою семью впроголодь? Вовсе нет. Она даже более расточительна, чем первая, потому что она попусту растрачивает человеческие силы. Она лишает свою семью необходимых ей для работы сил.

Материальные блага менее важны, чем здоровье людей, хотя мы еще и не вполне настроились на такой образ мыслей. Когда-то человека вешали за кражу краюхи хлеба. Теперь с ним поступают иначе. Такого человека забирают, сажают в тюрьму, лишают общество некоторого количества работы, которое могло бы пойти на производство тысячи краюх хлеба, и даже скармливают ему во много раз больше хлеба, чем он украл. При этом не только пропадает зря производительная способность этого человека, но мы еще заставляем других производителей отдавать на его содержание часть своей продукции. Это явная расточительность. Всегда была и будет необходимость сажать людей в тюрьму, но нет причин считать тюрьму могилой для живых. При желании каждая тюрьма в стране может быть обращена в промышленную единицу, которая предоставляет трудящемуся в ней высокую заработную плату, хорошую пищу, разумное число часов работы и, таким образом, приносит даже прибыль государству. У нас в Америке уже есть тюремный труд, но в большинстве случаев это труд унизительный и плохо поставленный.

Преступник не является производителем, но после того, как он пойман и приговорен, весьма расточительно давать ему возможность продолжать свое прежнее существование. Однако мы еще так низко ценим труд и время человека и так высоко ценим материал, что очень редко слышатся заявления о растрате человеческих сил в тюрьме или о страшной расточительности в связи с ее существованием.

Сохранение наших естественных богатств путем их неприменения в дело не приносит никакой пользы обществу. Беречь их во что бы то ни стало - значит следовать старой теории, что вещь важнее человека. Американские естественные богатства достаточны для удовлетворения всех наших теперешних потребностей. Нам нечего беспокоиться о них как о таковых. Нам следует беспокоиться только о непроизводительной затрате человеческого труда.

Возьмем залежи угля в шахте. Пока он там остается, он не имеет большого значения; но как только кусок этого угля добыт и доставлен в Детройт, он приобретает важность, потому что он представляет определенное количество человеческого труда, затраченного на его добывание и перевозку. Если мы истратим зря этот кусок угля, иначе сказать - если мы его не используем до конца, тогда мы растратим зря время и энергию рабочих. Нельзя много платить рабочему за производство того, что тратится зря.

Моя "теория непроизводительных трат" восходит от самого предмета к труду, затраченному на его производство. Мы хотим использовать труд до конца, чтобы быть в состоянии целиком оплатить его. Нас интересует использование, а не сохранение. Мы хотим полностью использовать материал, чтобы время рабочих не было потеряно. Материал сам по себе не много стоит. Он не имеет большого значения, пока не попадает в обработку.

Бережно обращаться с материалом потому только, что это материал, или потому, что он представляет определенное количество труда, как будто одно и то же. Но вся разница в подходе. Мы более осторожно пользуемся материалом, если мы его мыслим как труд. Например, мы не станем так легко тратить материал только потому, что мы его можем восстановить, ведь исправление требует труда. Идеал - чтобы нечего было восстанавливать.

У нас в деле существует крупный "отдел сбережения материала", который, по-видимому, приносит нам около 20 миллионов в год. Мы будем еще говорить о нем в этой главе. По мере того как этот отдел разрастался и становился более значительным и ценным, мы стали себя спрашивать: "Почему у нас столько материала тратится зря? Не отдаем ли мы больше внимания восстановлению, чем предотвращению непроизводительных трат?"

По этой причине мы начали исследовать наши производственные процессы.

Мы уже мельком говорили о той экономии рабочей силы, которой мы достигли увеличением количества машин. В последующих главах будет рассказано о том, что мы делаем с углем, деревом, энергией и транспортом. В этой же главе мы говорим только о том, что тратится зря. До сих пор результатом наших исследований явилась ежегодная экономия в 80 000 000 фунтов стали, которые раньше шли в отходы и перерабатывались с новой затратой труда. Это оценивается в 3 миллиона долларов в год, или, по нашим ставкам, равняется бесполезному труду примерно 2000 рабочих. Экономия была осуществлена так просто, что мы теперь удивляемся, почему не сделали этого раньше.

Вот несколько примеров.

Раньше мы делали кожух мотора из стали, обрезанной по длине и ширине кожуха. Эта сталь стоила 0,0335 доллара за фунт, потому что она требовала большой обработки. Теперь мы покупаем необрезанные листы в 150 дюймов длины по 0,028 доллара за фунт, сами обрезаем ее до 109 дюймов, а лишний кусок идет на изготовление другой части. Из отрезанного листа мы можем получить пять кожухов, которые вырезаются все за один раз. Это составляет экономию в 4 миллиона фунтов стальных отходов ежегодно, а общая экономия достигает приблизительно полумиллиона долларов.

Стойки переднего стекла довольно неправильной формы; раньше мы резали их из прямоугольных стальных полос 18x32,5 дюйма. Из листа получалось шесть стоек и много обрезков. Теперь мы берем сталь 15,5 х 32,5 дюйма, обрезанную под углом в семь градусов, получаем из нее шесть стоек, как и раньше, но при этом у нас остается еще десять кусков для изготовления других более мелких частей. На этом мы сберегаем полтора миллиона фунтов стали ежегодно.

Держатель масленки имеет крестообразную форму, и раньше мы штамповали его из стали, затрачивая зря довольно много материала. Стоил он нам 0,0635 доллара за штуку. Теперь мы режем обе части креста отдельно и спаиваем их, каждый крест нам стоит только 0,0478 доллара.

Втулки рулевого механизма, которые делаются из бронзы, раньше были толщиной в 0,128 дюйма. Мы нашли, что они могут быть наполовину тоньше и служить так же хорошо; это дало экономию в 130 000 фунтов бронзы в год, или больше 30 000 долларов.

Опорой стойки прожектора служит крест размерами 7,5 х 3,5 дюйма; мы вырезали 14 таких крестов из листа в 6,5 х 35 дюйма. Сократив размер креста до 7,5 х 3,125 дюйма, получаем те же 14 штук из листа в 5,875 х 35 дюймов, что дает нам экономию больше чем в 100 000 фунтов стали в год.

Раньше мы готовили шкив, приводящий в действие вентилятор, из нового куска стали. Теперь мы готовим его из обрезков и отходов; экономия на этом - 300 000 фунтов стали в год.

Введя небольшие изменения в двенадцати мелких медных частях, мы осуществили экономию почти в полмиллиона фунтов меди ежегодно.

На 19 частях, которые вырезаются из брусков или трубок, мы сэкономили больше миллиона фунтов стали в год, изменив только режущие инструменты, а затем и количество, получаемое из длины каждого куска. Например, для одной части мы пользовались брусками длиной в 143 дюйма и получали 18 штук из бруска; а потом мы нашли, что можно получить то же количество из бруска длиной в 140,07 дюйма. Таким образом, экономия составила больше двух дюймов на бруске.

Многие небольшие части, которые раньше обрабатывались холодной прокаткой, теперь обрабатываются горячим способом. На шестнадцати небольших частях это составило экономию около 300 тысяч долларов в год.

Такая осмотрительность широко применялась нами и в других самых разнообразных областях. Мы нашли, что, покупая листы и бруски стандартных размеров, т.е. изготовленные согласно требованиям, мы платим не только за обрезку стали и за отходы, остающиеся на заводе, но в сущности еще теряем и пригодный материал, вырабатывая меньше частей из того же количества стали и увеличивая количество наших собственных отходов. Таким образом, у нас были непроизводительные затраты. Мы работали над этим вопросом всего один год и уже видим, что тут можно сделать еще много разных улучшений.

Мы считаем, что стальные отходы - это нечто такое, чего нужно избегать и переплавлять их только в крайнем случае. Раньше мы рассматривали старые изношенные железнодорожные рельсы как стальные отходы и переплавляли их. Теперь мы пропускаем их через вальцы и отделяем друг от друга головку, ножку и подошву, что дает нам прекрасные стальные бруски, которым можно найти в нашем деле разнообразное применение. Эту мысль мы будем развивать и дальше.

С другой стороны, количество стали, которую мы вынуждены считать отходами, превышает тысячу тонн в день. Мы продавали ее раньше в Питсбург и снова покупали в переработанном виде, оплачивая транспорт туда и обратно. Теперь мы выстроили на р. Руж целый ряд электрических печей и большой прокатный завод, так что мы можем сами перерабатывать лом и не тратиться на транспорт. Если мы не можем избежать всего этого лома, мы можем, по крайней мере, сэкономить рабочую силу на транспорте и обработке.

Экономия материала в мастерских разрослась у нас в целую промышленность, которая особенно важна еще и потому, что там работают такие рабочие, квалификация которых ниже положенного уровня и они не могли бы работать на другом производстве. Рабочих, неспособных ни на какую другую работу, мы можем использовать на сбережение труда других рабочих. А упрощение и классификация инструментов и машин, описанные в предыдущей главе, тоже оказали нам большую помощь в этом.

Каждые 24 часа у нас тысячи сломанных инструментов и поврежденных частей поступают на ремонт. Стоимость ремней, поступающих в день на исправление, больше 1000 долларов. Все это ремонтируется и переделывается, а мелкие обрывки идут на спасательные пояса рабочим, моющим окна, и в сапожную мастерскую на подошвы и заплаты.

Разного рода сломанные инструменты - клещи, отвертки, ножницы, крюки, кусачки, молотки, сверла, правила, рубанки, пилы и другие принадлежности ремонтируются и возвращаются назад в инвентарь. Такие ремонты не являются "латанием дыр". Инструменты, в сущности, заново переделываются, согласно основному замыслу, и во всех мелочах отвечают техническим требованиям.

В отделе находится подробное описание всех механических процессов и список того, какого рода и размера требуются инструменты. Там можно моментально узнать, что делать с поврежденным инструментом. Обычно его можно удачно переделать на меньший размер, так как есть, например, некоторые машины, которые могут употреблять сверла даже меньше дюйма длины. Если сверло или бурав износились, их обрезают и делают меньше, но всегда согласно утвержденной форме. Так это проделывается и со всеми другими инструментами. А до переделки вся сталь сортируется и разбирается по категориям.

Сломанная ручка от лопаты может дать несколько ручек для отверток или долота. Кирки, скребки, лопаты, ломы, швабры, метлы и т.п. принадлежности исправляются, пока это выгодно. Два рабочих тратят у нас почти все свое время на починку мусорных ведер.

Трубы, заслонки и другие части паровых аппаратов ремонтируются. Старой, не употребленной в дело краски сегодня мы сберегаем в день 500 галлонов - она идет на более грубые работы. Количество сберегаемой смазки, покрывающей стальную стружку со станков, доходит до 2100 галлонов в день. Металлические отходы (как-то: медь, бронза, свинец, алюминий, баббит, припой, сталь и железо) переплавляются. С тех пор как мы распределяем наш чугун по категориям согласно анализу, сортировать чугунные отбросы и отправлять их в надлежащую печь для переплавки стало весьма просто.

Формовочный песок сберегается, во-первых, из-за своей стоимости, во-вторых, из-за экономии в перевозке и доставке. Отходы смазки собираются, и то, что не годится для смазки или защиты от ржавчины, сжигается как топливо. Мы разработали процесс, путем которого употребляемый при термической обработке цианит можно разбавлять, и расходы на него сократились наполовину. Наши лаборатории изобрели замазку, посредством которой шкивы оклеиваются брезентом, чем устраняется скольжение ремней по шкивам и соответствующая непроизводительная трата энергии. Старые огнеупорные кирпичи разбиваются и перерабатываются. Шлак из плавильного тигля тоже идет в дело. В фотографическом отделе из растворов проявителя вновь добываются серебряные соли, и экономия выражается почти в 10 000 долларов ежегодно.

Нас беспокоило огромное количество бумаги и тряпок, ежедневно собиравшихся по заводу, а также остатки твердого дерева из мастерских, где делаются кузова. С тех пор как мы перешли на стальные кузова для всех типов машин, количество деревянных отбросов сильно убавилось.

Развив наш отдел сбережения материалов, мы сразу же стали стараться сделать его ненужным. Первой мыслью относительно деревянных отходов было перерабатывать их в бумагу, но нам сказали, что на бумагу идут исключительно мягкие сорта дерева. Однако мы продолжали осуществлять наш план бумажной фабрики и доказали, что он не фантастичен. Бумажная фабрика ежедневно потребляет 20 тонн бумажных отходов и производит 14 тонн переплетного картона и 8 тонн специального непромокаемого картона. Это результат процесса, разработанного нашими лабораториями. Картон обладает таким хорошим сопротивлением на разрыв, что десятидюймовая полоса может выдержать вес фордовского автомобиля. Мы пользуемся стандартизованными машинами с некоторыми усовершенствованиями и приспособлениями, дающими возможность сделать процесс производства непрерывным и сократить труд. Всего тридцать семь рабочих работают на фабрике, где имеется более 75 отдельных машин. Часть производимого картона употребляется под обивку, а часть - для упаковки, что дает экономию в дереве.

Доменные печи дают 500 тонн шлака в день; из них 225 тонн идут на изготовление цемента, а остальное превращается в дорожный материал.

Обращение шлака из доменных печей в цемент не ново. Но мы желали избежать пыли от обыкновенного цементного завода и работали новым, так называемым "мокрым" способом, который теперь пробуют применять и другие американские промышленники.

Когда расплавленный шлак бежит из доменной печи, он попадает в поток холодной воды, от чего он становится зернистым наподобие крупной соли. "Мокрый" шлак заключает в себе иногда до 40% мокрой массы, когда обычный ее содержит только от 10% до 25%. По трубопроводу в 400 м длиною все это направляется на цементный завод. Там эта масса механически весьма просто обезвоживается и попадает в ящики, откуда по мере надобности и берется. Так как шлак содержит около 1% железа, конвейер проходит под мощными магнитами, которые вытягивают из массы железные частицы; таким путем ежедневно добывается довольно значительное количество железа. Оно возвращается для переработки в доменную печь.

Из запасных ящиков шлак идет на завод, где он перетирается в порошок вместе с толченым известняком и водой. Когда смесь покидает фабрику, она настолько мелка, что проходит сквозь 200-петельное сито. Эта смесь, похожая на "сливки", пневматическим путем нагнетается в огромные чаны. Ежечасно производится анализ этой смеси и соответственно изменяется соотношение ее составных частей.

Затем продукт поступает во вращающиеся печи длиной в 45,7 м, где при надлежащей температуре цемент сплавляется в форму кирпичей; после этого его толкут в порошок, прибавляя небольшое количество гипса, и в таком виде он готов к употреблению. Гипс добавляется, чтобы регулировать быстроту застывания готового цемента.

Этот завод дает нам около двух тысяч бочек в день. Некоторую часть цемента мы продаем своим же рабочим для их нужд по цене, ниже рыночной.

Повторяю, смысл всего этого в экономии человеческого труда, в том, чтобы сделать его более целесообразным и ценным. Когда мы купили у американского правительства двести судов, построенных во время войны, мы это сделали, чтобы сберечь человеческий труд, потраченный на их постройку. Суда были построены для военных целей, и на них не было спроса в коммерческих кругах. Мы их теперь разбираем на нашем заводе (штат Нью-Джерси). Так как многие машины первоклассного качества, мы можем их использовать на наших небольших заводах. Мы не надеемся получить прибыли от приобретения этих судов - мы это сделали не из-за денег. Нам просто было неприятно, что такая масса прекрасного материала и труда пропадает даром, когда мы можем его сберечь. Мы покупали, имея в виду принцип сбережения, а не принцип наживы.

Долг промышленности перед обществом - сохранять материал всеми возможными способами. И делать это не только из-за стоимости производимого продукта, хотя и это имеет значение, но, главным образом, ради сохранения тех материалов, производство и транспортировка которых тяжелым бременем ложатся на общество.

Современные промышленные предприятия часто существуют только для того, чтобы производить свои продукты, не заботясь о выгоде потребителя. Но становится все очевиднее, что крупные промышленные предприятия могут быть гораздо полезнее обществу, чем сейчас, например, в снабжении топливом и энергией. При современной системе уголь, доставленный на завод, просто сжигается под котлами и небольшая составная часть его утилизируется. Сдадут тысячи вагонов угля в мастерские большой промышленной области-и конец. Во время угольного голода задача снабжения топливом завода и задача снабжения топливом домов теперь совершенно отделены друг от друга и требуют двух огромных источников поступления угля. Когда-нибудь, с целью экономии человеческого труда, мы все это свяжем между собой. Все стороны разумной жизни могут и должны дополнять друг друга.


Главная    Истории из жизни    О том, чему нас учит все, затраченное зря