От редактора

Сегодня день рождения Клиффорда Саймака - одного из величайших писателей - фантастов всех времен и народов. Помню удивительные ощущения, пришедшие ко мне после прочтения его книги "Город". Умницы - редакторы серии "всемирной фантастики", выходившей в конце шестидесятых годов, выбрали именно ее в качестве визитной карточки этого плодовитого писателя. Небольшая по объему вещь скрывала под красной обложкой сагу, эпическое произведение, вместившее в себя несколько десятков тысяч лет развития человеческой цивилизации, а также с десяток цивилизаций сопутствующих - марсиан, мутантов, прыгунцов, собак, прочих животных, роботов, муравьев, потусторонних тварей, и снова людей, начинающих очередной виток развития под именем "вебстеров". И все это многообразие не высыпалось на читателя подобно карнавальному буйству (как это произошло у того же Саймака в "Заповеднике Гоблинов"), нет, каждая страница книги дышит неторопливостью, спокойно колышутся под жарким солнцем кукурузные поля, герои обстоятельны и рассудительны, бредут ли они по лесным тропам или размышляют о человеческом предназначении, покачиваясь в креслах.

Поиск человеческого предназначения поднимался Саймаком постоянно. Но с наибольшей остротой и силой он возвысился в небольшом рассказе "Поколение достигшее цели". Этот рассказ я осмелился поставить и на наш сайт, рекомендую.

Предожил отметить на сайте день рождения К. Саймака, большой любитель его творчества - В.В. Митрофанов. Передаю ему слово.

***

Мне обидно и жалко, что я познакомился с творчеством великого писателя фантаста Клиффода Саймака только в этом веке. И в то же время я очень рад, что благодаря стараниям моих друзей у меня оказался весь Саймак, изданный под рубрикой "Отцы -Основатели". В первую очередь, хотя возможно так и не принято, хочу поблагодарить Природу, за появление такого писателя!!! В его произведениях человек любого возраста и любой профессии может найти для себя массу интересного. Особо необходимо обратить внимание на тот факт, что ученый ищет в Природе существующие в ней явления и эффекты и привлекая различные приемы и методы, остроумно изготовленные приборы, открывает и объясняет их. А что же композиторы, писатели - фантасты? В Природе нет ни мелодичной музыки ни ТС. Все это - и музыку и ТС люди придумывают САМИ, без остроумных приборов. Придумывют своими светлыми, умными, талантливыми головами. Оценить же их работу можно только по результатам их труда.

Мне захотелось узнать биографию Саймака и оказалось, что он родился 3 августа 1904 года, то есть ему сейчас исполнилось бы 101 год! Так вот, оценка произведений Саймака самая высокая, что и подтверждают многочисленные премии: Хьюго, Небьюла и др.

Когда то давно я в журнале, по моему "Знание-Сила", прочел "Пересадочная станция" и герой мне так понравился, что я забыл, что это фантастика. Мне кажется, что Саймак так пишет, что вы не ощущаете, что погружаетесь в выдуманный мир! Во время чтения вы пребываете в реальном мире и видите его перед собой! В рассказе "Свалка" он говорит о своих героях-"Они шлялись вместе по планетам вот уже более трех десятков лет". Как обыденно звучит - по планетам, как будто по кабакам, или как сейчас говорят - по казино. Или еще: "Свалку сразу прозвали свалкой, и это было точное имя. По всей ее площади были разбросаны - что? Вероятно, части какого - то двигателя, однако по большому счету нельзя было поручиться даже за зто. Поллард, инженер-механик, лишился сна и покоя, пытаясь сообразить, как собрать хотя бы несколько частей воедино. В конце концов ему удалось каким-то образом соединить три детали, но и сложенные вместе они не имели никакого смысла. Тогда он решил разъединить детали сызнова, чтобы понять по меньшей мере, как они соединяются. И не сумел их разделить. С этой секунды Поллард практически рехнулся".

В каждом произведении автор приводит по нескольку фантастических изобретений, и они воспринимаются как реально существующие, они не вызывают отторжения и верится , что они вот- вот будут реализованы.Так хочется громко сказать - крикнуть Саймаку: ГРОМАДНОЕ СПАСИБО ЗА ВАШУ ФАНТАСТИКУ, и за то, что ВЫ ПОКАЗАЛИ, КАКОЮ фантастика должна быть!!!!!

Читайте далее интервью с самим К. Саймаком

***

Это интервью Клиффорд Саймак дал на конференции MINICON весной 1980 года Джорджу Дж. Ласковскому, издателю фэнзина "Lan's Lantern", и его сотруднице Мэри Коуэн. Оно отличается не только своим неформальным характером, но и тем вниманием, которое уделяет интервьюер вопросам, волнующим читателей и почитателей Саймака. Мы публикуем это интервью практически полностью, за исключением нескольких абзацев, касающихся отношения Саймака к различным американским конференциям фантастов.

Джордж Ласковский: Сэм Московиц в книге "Искатели завтрашнего дня" утверждает, что первый ваш рассказ назывался "Кубы Ганимеда". Какова его судьба?

Клиффорд Саймак: Да, это был мой первый рассказ, и я отослал его в "Amazing" (журнал "Amazing Stories". - Прим.перев.). Редактором тогда был Т.О'Коннер Слоун. Я несколько месяцев не имел от него никаких вестей и лишь случайно, через нью-йоркский фэнзин, обнаружил, что мой рассказ принят. К тому времени я уже успел написать и опубликовать еще пару рассказов. Я ждал, а рассказ в "Amazing" все не появлялся, так что года через три я потребовал, чтобы мне вернули рукопись. Ее вернули - истрепанную донельзя, рваную и заляпанную, а вместе с ней прислали записку от Т.О'Коннора, в которой говорилось, что мой рассказ устарел. Мне было трудно представить, как мог устареть рассказ, действие которого происходит на спутнике Юпитера, но, если ему понравилась эта отговорка, я не возражал. В общем-то, рассказ был весьма слабый, как и большинство первых рассказов. Я закинул рукопись на полку и забыл о ней. Возможно, она до сих пор где-то валяется, но сомневаюсь, чтобы я ее когда-нибудь нашел.

Л.: Таким образом, первый ваш рассказ никогда не был опубликован, и его место занял второй - "Мир красного солнца", появившийся в декабрьском выпуске "Wonder Stories" за 1931 год.

С.: Да, совершенно верно.

Л.: И в этом рассказе вы использовали прием, который, насколько мне известно, не применялся ни одним из писателей того времени: путешественники во времени в вашем рассказе устанавливают машину времени на самолете.

С.: Да, чтобы подняться над всякими геологическими пертурбациями, которые могли произойти в течение их путешествия.

Л.: Это весьма разумно. Кто-то пользовался этим приемом до вас?

С.: Не думаю, но учтите, в те времена фантастика только начиналась, и сделать что-то новое было вовсе несложно.

Л.: Кроме того, ваши герои побеждают главного злодея, угнетающего будущее население Земли, не при помощи сверхнаучного оружия, а при помощи оружия психологического.

С.: Да, психология. Вот это может быть первым использованием психологии как оружия в фантастической литературе. Я, правда, не уверен в этом - просто никогда об этом не задумывался - но вполне может быть.

Л.: Да, сколько мне известно, вы были первым, кто осуществил эту идею, и не только в этом рассказе, но и в другом - "Золотой астероид"...

Мэри Коуэн: Это было задолго до того, как психология, социология и прочие гуманитарные науки стали рассматриваться в одном ряду с физикой, химией и биологией.

С.: Да, вы правы, но поймите - не я один довольно рано понял, что нельзя слишком полагаться ни на массовую технологию, ни на чудовищное оружие в стиле Э.Э.Смита, у которого на любую угрозу был один ответ - построить пушку еще больше. Та сила, что скрыта в мозгу, не менее важна, чем технология. Не думаю, что делали это осознанно, но многие из нас использовали подобные приемы.

Л.: И, кроме того, этот рассказ лишен счастливого конца.

С.: Рассказы не обязаны хорошо кончаться. В этом я не согласен с большинством фантастов. Сейчас с этим легче, чем в прежние годы. Я бы сказал, что это вина Джона Кэмпбелла, который очень долгое время устанавливал, какой должна быть научная фантастика. Джон и некоторые другие редакторы настаивали, что человечество всегда должно побеждать, что мы - самая умная, хитрая и сообразительная раса во вселенной. Это же полный абсурд. Мы с тем же успехом можем и проиграть. Сейчас мы отходим от этого эгоцентризма, и рассказы уже не должны, как прежде, завершаться "хэппи эндом". Многие шедевры мировой литературы тоже плохо кончаются.

К.: "Гамлет".

С.: Вот классический пример, и не единственный.

Л.: Кроме того, ваша машина времени не перемещалась в прошлое.

С.: Ну, в этом я точно первым не был. Это общий принцип для по-настоящему больших идей - их надо ограничивать, иначе они разрушают произведение. В других рассказах машина времени может перемещаться только в прошлое, но не в будущее.

Л.: Это не первый замеченный мной образец, но самый ранний. Пол Андерсон написал повесть "Flight to Forever" [которая включена во второй том выпускаемого издательством "Полярис" собрания сочинений Пола Андерсона под названием "Полет в навсегда" - прим.перев.], в которой машина времени могла двигаться не больше, чем на 200 лет в прошлое, но неограниченно далеко в будущее. Так что путешественники улетают все дальше и дальше в будущее в надежде, что наука будущего найдет способ обойти этот запрет, пока, наконец, они не минуют гибель вселенной, рождение новой и не возвращаются в ту же точку, откуда прибыли. Довольно запутанная история. Пол написал ее в 1948 году, вы свой рассказ - в 1931-м, так что вы, возможно, были первым, кто использовал эту идею.

С.: Может, да, а может, нет. Первым или нет - неважно, главное, что кто-то ее использовал.

Л.: А почему вы стали писателем? Что подтолкнуло вас к этому?

С.: С самого детства я мечтал стать журналистом, газетчиком, и эта мечта осуществилась. Но, как мне ни нравилось писать в газеты - а этим я занимался вплоть до 1976 года, когда ушел на пенсию, - я обнаружил, что это занятие сковывает мою творческую фантазию. Когда строчишь колонку новостей, приходиться держаться как можно ближе к истине, ограничивать себя фактами. Это, конечно, само по себе творческое занятие и даже искусство, но не того масштаба, какого мне хотелось. И я начал писать всякую макулатуру. Знакомство мое с научной фантастикой началось не с AMAZING STORIES, как у большинства, а с Герберта Уэллса и Эдгара Аллана По, но я и журналы почитывал. Примерно в то время я и осознал огромные возможности научной фантастики; тогда эта область только начинала развиваться. И я занимался фантастикой всю жизнь, за исключением краткого периода, когда денег не было, идей тоже, и я накропал пару вестернов.

Л.: Вы все еще полагаете, что возможности фантастики огромны?

С.: Разумеется. Когда я начинал, фантастика была легким хлебом. Очень немногие авторы писали для журналов, и тем приходилось многократно перепечатывать старые рассказы. Мало кому и в голову-то приходило писать фантастику. Журналы не обращали внимания ни на стиль, ни на построение рассказа - главное, чтобы была хорошая идея и занимательный сюжет. Если человек мог сложить три осмысленных фразы, он уже годился в фантасты. Так что начинать было легко. В наши дни начинающему фантасту намного труднее пробиться, чем было мне. Конкуренция огромна. Сейчас все кому не лень, пишут фантастику. Если тебе удалось пробиться и напечатать хоть один рассказ - это удача, ты уже писатель. Но, боюсь, многим из тех, кто пробился к известности в двадцатые и тридцатые годы, сейчас это не удалось бы. Слишком велика конкуренция. Рынок тоже расширился - в те времена существовала всего пара журналов - но, насмотря на это, для всех писателей места на рынке не хватает. Что же до самой научной фантастики, до развития самих идей, то, по-моему, им конца не будет. Иной раз кажется - все, жанр исчерпал себя, и вдруг кто-то приходит, подает совершенно новую мысль и начинает новую эру. Потом идея тиражируется, углубляется и затрепывается.

Л.: По-моему, основная проблема нынешних графоманов в том, что они пытаются писать так, как писали в тридцатые и сороковые годы.

С.: Многие из них начитались антологий рассказов тех лет, и пытаются имитировать то, что почитают образцом. Фантаст должен знакомиться с чужими произведениями для того, чтобы не повторять их. Можно подхватить чужой сюжет - но измени его, напиши лучше, в другом стиле, а не переписывай старые рассказы!

Л.: Вы ведь тоже не придумали машину времени, но написали о ней свой рассказ.

С.: Нельзя же запатентовать идею. Не может же Айзек Азимов сказать: "Роботы мои, и никто больше не может о них писать!".

Л.: Вы ведь тоже писали о роботах.

С.: Совершенно верно.

К.: Вы даже упомянули закон, запрещающий роботам причинять вред человеку, предвосхищающий азимовские законы роботехники. Это было в рассказе "Прелесть".

С.: Да, о корабле-роботе, который не мог взлететь и оставить людей на необитаемой планете. В машину была встроена верность экипажу, так что она могла вышвырнуть их, не пускать в корабль, но взлететь без них - нет. Да, помню прекрасно. Но Айзек к тому времени уже огласил свои Три Закона.

К.: У меня все еще вызывают неприязнь роботы, которые их нарушают.

Л.: Как в некоторых фильмах.

С.: Да, ЭАЛ в "2001" (фильм Стэнли Кубрика "2001: A Space Odyssey", снятый в 1968 году; Артур Кларк написал к нему сценарий, позднее переделанный в роман "Космическая одиссея: 2001". - Прим.перев.).

К.: Или Эш в "Чужом" (фильм "Alien" режиссера Ридли Скотта, снятый в 1979 году. - Прим. перев.).

Л.: Все они нарушают Первый Закон.

С.: А что такого священного в Первом Законе? Это просто чертовски удобная выдумка, и все это поняли.

К.: Действительно удобная. Меня очень утомляют железные злодеи. Для телефильма это еще годится, но для оригинальной работы - злодейство в них просто не может быть запрограммировано.

Л.: Кстати, я заметил, что всякий раз вы даете роботам библейские имена.

С.: Я вообще-то использую библейские имена реже, чем хотел бы, и не только для роботов. Не могу сказать, почему они мне так нравятся. Некоторые из них удивительно _ правильно_ звучат: Езекия, Илия, Аза. Чертовски хорошие имена, их в наше время почти не употребляют. Может, поэтому их использую я.

К.: Звучат как имена, которые южные плантаторы давали своим рабам. Если роботы - это слуги... может, это и совпадение, но хорошее.

Л.: В нектороых рассказах вы исследуете и религиозные темы. Например, в рассказе "Все ловушки Земли" (опубликованном в 14-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) робот Ричард Дэниел, награжденный семьей Баррингтонов двумя именами за долгие годы службы...

С.: Шестьсот лет.

Л.: Да, на пятьсот лет больше, чем положено без стирания памяти. Когда последний из Баррингтонов умирает, к Ричарду приходит священник, и робот заявляет, что у него есть душа. Позднее в том же рассказе робот приобретает парапсихические способности - тоже довольно необычно для робота. Фактически вы исследовали возможность превращения робота в человека.

С.: Видите ли, я не рассматриваю роботов как слуг, хотя часто делал их верными товарищами. В моих - наверное, и не только моих - рассказах роботы заменяют людей. Роботу можно придать такую сумму качеств, какой человек обладать не может. В этом смысле робот для меня - суррогат человека. В конце концов, если человек создает машину, подобную себе, разве он не воспроизводит этим себя - ну, возможно, кроме души?

Л.: Во многих рассказах вы обращаетесь с машинами, как с продолжениями человеческого тела, и даже приписываете им человеческие чувства и качества.

С.: А почему бы и нет?

К.: Вы, кажется, даете имена своим автомобилям?

С.: Всегда. Нынешняя у меня единственная безымянная, наверное, потому, что они сейчас стали все одинаковые. А прежде у меня были Анни и Нелли - почему-то у них у всех женские имена - такие лапочки. Все равно что собаки. Машины - это инструменты, а любой инструмент, от обломка кремня до самой сложной машины - это продолжение нашего тела.

Л.: В одном вашем рассказе, "Операция "Вонючка" (опубликованном в 15-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) старый автомобиль Бетси внезапно становится мыслящим существом, способным заботиться о своем хозяине и самостоятельно заводиться и ехать.

С.: Та же машина появляется еще раз в рассказе "Призрак модели "Т" (опубликованном в 16-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.).

Л.: Мне и в голову не приходило связать эти два рассказа. Вы несколько раз пользовались этим приемом: машина, обретающая самосознание.

С.: Когда пишешь рассказ, используешь, что под руку попадется. Если можешь вывести в качестве персонажей роботов или пришельцев или машины - выводи. Писать рассказы только о людях сложнее.

Л.: Многие из описанных вами инопланетян отвратительны на вид, но в каждом из них есть что-то человеческое, будто вы пытались сказать, что во всех нас есть нечто общее.

С.: Когда вы имеете дело с жизнью - неважно, возникла ли она на мелководьях земных морей или в озерах лавы на другой планете - вы имеете дело с единым братством. Жизнь в масштабах Галактики бессмысленна. Как может нечто, осознающее себя и пытающееся установить свои правила игры, выжить в мире, где правят бал законы физики и химии? Да жизнь плевала на эти законы, и в этом состоит суть ее всеобщего братства, к которому равно причастны разумный паук, червь или человек. А с появлением разума эта связь только усиливается, потому что разум сделал человека доминирующей формой жизни в этом мире, и, вероятно, делает доминирующими другие формы в других мирах. Имея дело с инопланетянином, мы общаемся не с чужаком, не с незнакомцем, а с чем-то очень близким нам самим. Если оно кажется нам отвратительным, оно, вероятно, думает то же о нас. Но под внешними признаками всегда можно найти некий базис для взаимопонимания или хотя бы симпатии. Я уже долгие годы мечтаю написать - и, наверное, так и не напишу, - рассказ о том, что природа всегда придумает какой-нибудь фактор выживания. Мы стали доминирующим видом, потому что эволюция развила в нас разум. Мы стали доминировать, потому что используем орудия. А где-нибудь на другой планете другой вид мог найти другое применение своему разуму, так и не открыв орудий. Через пару миллионов лет эволюция может породить новый фактор выживания, который будет превосходить разум настолько же, насколько разум превосходит все остальное, и нужда в разуме отпадет - при условии, конечно, что наш вид доживет до этого, не вымерев от иных причин. Вопрос, который я себе задаю и на который не могу ответить: что может быть больше разума? Думаю, никто не может ответить на этот вопрос. Но я совершенно уверен, что подобная перемена произойдет. Эволюция постоянно тасует карты, создавая и отбрасывая новые факторы выживания.

К.: Этого вопроса вы касались в "Операции "Вонючка". Скунс Вонючка не может использовать орудия - он к этому не приспособлен. Но он разумен и может влиять на окружающую среду другими способами. Собаки в "Городе" (роман опубликован в 13-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) тоже не используют орудий, но тоже разумны. Мы используем орудия, потому что мы к этому генетически приспособлены. Но это вовсе не обязательно правильно по отношению к другим видам.

С.: Совершенно верно. Ключевое слово здесь - "разум".

Л.: "Пересадочная станция" (опубликована в 10-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.), за которую вы получили "Хьюго" (в 1964 году. - Прим.перев.), просто превосходна в этом отношении. Вы вывели множество инопланетян, уродливых внешне, но настолько мудрых, что впечатление от внешности пропадает.

С.: Я рад, что вам нравится этот роман. Я считаю его одним из трех моих лучших. Но, пиши я его сегодня, я изменил бы его. Мне жаль, что один из персонажей совершенно лишен характеристик, которые его бы оправдывали.

К.: Ну бывают же на свете злодеи, и неважно, люди это или инопланетяне.

С.: Вы правы, но уж больно он у меня черно-белый вышел. Мне следовало показать, что, хотя он злодей и принес немало вреда всей галактике, но в собственных-то глазах, в своей системе ценностей он прав! Правда, в сцене, когда Энох стоит над трупом злодея, он немного размышляет на эту тему, но явно недостаточно.

Л.: Нектороые говорят, что "Мастодония" (роман опубликован в 6-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) - это просто переделанный "Необьятный двор" (опубликован в 15-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.).

С.: Это, конечно, неправда. Есть общие типы персонажей - пес, деревенский дурачок, бобыль - но сюжет полностью отличается. Основная идея "Мастодонии" - как можно получать прибыль из путешествий во времени. Сафари для охоты на динозавров вовсе неплохой способ. Вообще же самым большим туристским аттракционом во времени была бы сцена распятия, в основном потому, что мы народ движимый и заторможенный верой. Некоторые из нас не сомневаются, что все случилось именно так, как описано в Библии, другие сомневаются, происходило ли это вообще. Я как-то поразмыслил над этим и понял, что ни одна из крупнейших религий мира не хотела бы, чтобы кто-либо отправился посмотреть на распятие Христа. Не из-за отсутствия веры, но все же - к чему рисковать разрушением мифа, складывавшегося веками? Они бы, наверное, закупили бы этот участок истории целиком и перекрыли бы на нем движение.

К.: Вы же знаете, как возмущаются некоторые люди, когда выпускают очередной фильм о жизни Христа, потому, что этот фильм не соответствует их личным верованиям.

С.: Именно так.

К.: Я поняла, что вы подразумеваете под выражением "движимый верой", но что значит "заторможенный верой"?

С.: Думаю, нам всем было бы намного лучше, если бы мы не цеплялись так за свою религию. Вам это может показаться странным, но я бывал в маленьких городках, где ненависть между католиками и протестантами настолько сильна, что протестант не купит ничего у торговца-католика и не обратится к католику-врачу, и наоборот.

К.: И ни тот ни другой не пойдут к еврею.

С.: Порой и так. Просто стыдно, что в конце двадцатого века еще есть такие места и такие люди. Думаю, я объяснил, что подразумеваю под словами "заторможенные верой".

К.: Я вижу две интерпретации: или мы теряем способность верить, или наша вера ограничивает наше восприятие мира, потому что мир якобы обязан укладываться в рамки нашей веры.

С.: По-моему, многие люди просто загоняют себя в религию своей интерпретацией событий.

К.: Согласна.

Л.: Я тоже. Религия для многих - просто способ избежать ответственности.

К.: "Дьявол заставил меня это сделать".

С.: Вот-вот, или оправдание собственным предрассудкам.

К.: В странах, где сильна католическая церковь, она решает за всех людей, даже не католиков, пользоваться ли им противозачаточными средствами, и тому подобное.

Л.: Но вернемся к теме. Во многих рассказах у вас фигурируют деревенские дурачки. У вас на это есть какая-то причина?

С.: Да нет, не то чтобы я был с ними хорошо знаком, хотя почти в каждой деревне есть свой дурачок - а в Миннеаполисе дураков много, - просто у меня есть теория, что эти так называемые дурачки, которых мы пытаемся приспособить к обществу и учим в спецшколах, на самом деле не менее способны, чем мы; просто мы не понимаем, что это за способности, а они не знают, как их использовать. Мы на самом деле тормозим их развитие, забивая им головы своими идеями, когда им нужно просто сочувствие. Если бы мы оставили их в покое, то, возможно, поняли бы, как они мыслят. И мы могли бы многому от них научиться, потому что они на свой лад не глупее нас.

К.: Мы пытаемся научить их думать по-нашему, а это все равно, что сделать из меня сталевара - лучше от этого никому не становится.

С.: Вот хороший пример. Мой сын, неплохой инженер-химик, от рождения левша. Когда он пошел в школу, преподавательница пыталась переучить его писать правой рукой, пока я не явился в школу и не прочел ей и директору вслух, что говорит по этому поводу закон. Он до сих пор левша, и это ему ни в коей мере не мешает. Кстати, именно из-за этого я впервые обратил внимание, как много талантливых людей среди левшей.

К.: Сейчас уже выпускают парты для левшей.

С.: А вы сами левша?

К.: Нет, я одинаково владею обеими руками.

Л.: Вы нередко связываете дурачков с инопланетянами или даете им силы, не присущие нормальному человеку.

С.: У меня просто какое-то внутреннее убеждение, что идиот сможет лучше понять чужое существо - именно по тем причинам, которые мы сейчас обсуждали.

К.: Да, нормальный человек убежден, что некоторые вещи невозможны. А идиот принимает все как есть.

Л.: Вы часто пишете о среднем человеке - не представителе правительства, сталкивающемся с пришельцами.

С.: Мне кажется, что читатель легче принимает героя, если тот - средний человек... для меня средний человек и представляет собой человечество. Я вообще очень верю в простых людей. Мне кажется, что они не только умны, но прежде всего обладают здравым смыслом. И мне очень легко о них писать. По-моему, для некоторых писателей это вроде снисхождения. А я и сам очень средний человек, и стыдиться мне нечего.

Л.: Кроме того, у вас есть привычка помещать место действия за город. В большей части ваших романов действие разворачивается на Земле, а не в галактических просторах, и в немалой части из них события происходят в городке Милвилл, штат Висконсин.

С.: А такой городок существует. Это маленький город на юго-западе Висконсина, где я родился и вырос. Я часто пишу об этих местах; если и не впрямую, то беру оттуда пейзажи и описания местности. В конце концов, эти места я не забуду никогда. Мне кажется, что в первые двадцать лет жизни в человеке зарождаются те концепции и ассоциации, которые останутся с ним на всю жизнь. Правда, когда я описываю Милвилл, то он становится чуть красивее, чуть возвышенней и чуть интереснее, чем в действительности. Иногда, когда я навещаю своего брата, он провозит меня по окрестностям, и я вижу, что овраги вовсе не так глубоки, холмы - не так высоки, а многих из тех мест, которые я помню, уже давно нет. Я родился, собственно, не в городе, а в округе Милвилл, в доме своего деда; он стоял на высоком холме при слиянии рек Висконсин и Миссисипи, и эти две реки впечатаны и в мою жизнь, и в мои книги. Так что Милвилл - реальное место. А вот Уиллоу-Бенд - вымышленное, хотя он тоже находится где-то в Висконсине, только я не знаю где. Эти два города я использую чаще всего, хотя есть и другие - вроде Енотовой Долины.

К.: У вас есть и повторяющиеся имена - собаки Тоузер и Боузер, банкир Стивенс, - которые вы используете по нескольку раз.

С.: Наверное, это просто моя ошибка. Такое выражение, как "банкир Стивенс", сразу вызывает в сознании четкий образ...

К.: Да, этакий лысоватый человечек среднего роста и средних лет, в костюме и при часах с цепочкой...

С.: ...Который продаст тебя за десять центов. И мне так понравился этот образ, что я забыл, что уже где-то его использовал.

Л.: Вы также написали немало рассказов о пожилых людях, причем отнюдь не в последние годы.

С.: Да, о стариках я писал в молодости. Странно, но когда я был молодым, во мне очень глубоко сидело почтение к старости. Мне не казалось, что старость - это что-то ужасное. Возможно, те старики, которых я описывал, в чем-то похожи на людей, с которыми я был знаком, хотя реальных людей я никогда не описываю в своих книгах. Наверное, я писал эти рассказы из уважения к старости. А теперь мне семьдесят пять лет, и я вижу, что старость - это действительно не так плохо! Это лучшее время жизни. Плохо только, что болезни куда сильнее ударяют по старым людям. Это одна из тех причин, по которым я хотел бы видеть больший прогресс в здравоохранении.

Л.: Вы, кажется, написали несколько рассказов о том, как инопланетяне дарят людям универсальное лекарство.

С.: Это был рассказ "Shotgun Cure", но за лекарство пришлось платить. Как по-вашему, цена была разумной?

Л.: Честно говоря, я не совсем понял, что вы хотели сказать этим рассказом. Что-то вроде: "Давайте остановимся и подумаем, что нам делать с технологией, которая у нас уже есть, а не будем тянуться все дальше"?

С.: Я хотел сказать, что технология - это тоже болезнь, которую надо лечить. Нет, я неправильно выразился - не сама технология, а то общество крысиных гонок, в котором мы живем и которое так тесно связано с технологией.

К.: Техника нередко вызывает симптомы, связываемые со старостью - повышение давления, инфаркты и прочее. Таков наш образ жизни.

С.: Да, и поэтому старый доктор в том рассказе соглашается взять лекарство, несмотря на побочные эффекты.

Л.: Вам уже семьдесят пять с половиной лет.

С.: Я не считаю половинки. Мне семьдесят пять до того дня, когда мне исполнится семьдесят шесть.

Л.: Третьего августа.

С.: Да. Хорошее время для дня рождения, все равно в августе больше нечего праздновать.

Л.: Вы вышли на пенсию четыре года назад?

С.: Да, в семьдесят шестом, четыре года назад, примерно первого сентября.

Л.: Не жалеете?

С.: Ни капли. Я бы и раньше отошел от дел, если бы не закон о социальном страховании. Пока мне не исполнилось семьдесят два, мне приходилось всеми доходами выше определенного уровня делиться с правительством. Я долго скандалил с чиновниками, но так ничего и не добился. Они утверждали, что ограничивают мой рабочий день. Интересно, откуда им знать, сколько часов в день я работаю? Сколько часов я пишу, можно сосчитать, а сколько часов я хожу и думаю? Но все равно мне пришлось ждать до семидесяти двух лет. Теперь хоть не нужно считать часы, проведенные за письменным столом.

К.: Чиновники только усложняют жизнь.

С.: Наверное, такому закону должна быть какая-то причина, но я так ее и не понял.

Л.: Еще одна из постоянных ваших тем - что-то, дающееся бесплатно. Варианты этой идеи разнообразны. Например, в романе "Кольцо вокруг Солнца" (опубликован во 2-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) вы обыграли идею _ вечных_ вещей - вечная бритва, вечная лампочка, вечный автомобиль. Некоторые идеи, такие, как бесплатный автомобиль, всплыли вновь в "Пришельцах" (роман опубликован в 8-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.).

С.: Это не просто машина, это форма жизни.

К.: В "Пыльной зебре" выведены идеальные мусоросборники.

С.: Да, но это оказалась палка о двух концах. Жутковатый получился портрет индустриальной философии. Я слыхал, что в офисе одной корпорации в этом самом городе (Миннеаполисе. - Прим.перев.) висел - может, и по сию пору висит - плакат с надписью: "Старение товара - двигатель американской экономики". Когда покупаешь машину, знаешь, что она рассчитана, допустим, на семь лет или на 60000 миль, а потом (или еще раньше) ломается.

К.: Телевизор ломается на следующий день после окончания гарантии.

С.: Именно. Так же и все остальное: у каждого товара свой срок жизни. Если бы магнитофон работал вечно, никому бы не потребовалось покупать новый, и компания которая их производит, разорилась бы. Но разве не кошмарна ситуация, в которой товар заставляет себя покупать тем, что паршиво сделан? Вот что я имел в виду.

Л.: Мне кажется, что вы довольно тщательно исследовали эффекты появления вечных товаров, и некоторые из них довольно непривлекательны.

С.: Да, вы правы, но это не отрицает отвратительности нынешней промышленной философии.

К.: Есть и технологическое старение. Если бы я могла найти магнитофон вполовину меньше того, на котором записываю сейчас наш разговор, я бы его купила. Или подумайте о переходе от черно-белого телевидения к цветному.

С.: Знаете, мой "панасоник" у меня не первый год, а он меньше вашего.

Л.: Да, но, когда вы его покупали, он обошелся вам во много раз дороже, чем стоит сейчас. [...]

Л.: Сколько мне известно, вы писали в соавторстве только с двумя людьми - с Карлом Якоби и вашим сыном Ричардом Саймаком.

С.: Да, это было только дважды.

Л.: Почему? Вы предпочитаете работать в одиночку?

С.: Я предпочитаю работать сам. У Джерри Пурнелля и Ларри Найвена в соавторстве получается очень неплохо (на русском языке выходили их совместные романы "Мошка в зенице господней" и "Молот Люцифера". - _ Прим.перев._ ), хотя и они, наверное, спорят. Но мы с Карлом были добрыми друзьями, и к концу нашего общего рассказа эта дружба едва не прервалась. Мы ни на чем не могли сойтись. Я говорил, что герой принимает снотворные таблетки, а Карл требовал, чтобы это были порошки. В конце концов получилось неплохо, но это был больше рассказ Якоби, чем Саймака. Друзьями мы остались до сих пор, но больше никогда не писали вместе. А со вторым рассказом - у меня появилась идея, но я не мог подвести под нее химическую базу. Когда мой сын приехал к нам на Рождество, мы с ним откупорили бутылку, сели перед камином в подвале и он три часа с калькулятором подсчитывал, какие химические реакции могут сделать возможной идею рассказа. Написав черновик рассказа, я отослал рукопись ему, думая, что он перепишет или подправит только места, связанные с химией. Он сделал гораздо больше. Он переделал целые куски, упростил разъяснения и переписал несколько абзацев - получилось, честно сказать, намного лучше, чем у меня самого. Я получил от него рассказ, отполировал немножко и послал ему на одобрение. Никаких проблем у нас не возникало. Жаль, что он слишком занят для дальнейшего сотрудничества, с ним было приятно работать.

К.: А сам он ничего не написал?

С.: Нет. Он занимается различными исследовательскими проектами и пишет только бесконечные отчеты. На литературу у него просто времени не остается, да и желания особого нет. Он из тех людей, что глядят на предмет и разбирают его на атомы, анализируют. Математика для него - вторая натура. Он вполне удовлетворен тем, что делает. Но если он за что-то взялся, он сделает как надо. Вот и рассказ у нас с ним получился неплохой, как мне кажется.

Л.: Я тоже так думаю; то же сказала и Джуди-Линн дель Рей (жена известного писателя-фантаста Лестера дель Рея, с 1969 по 1973 гг. - редактор журнала "Galaxy Science Ficion" (сменила на этом посту своего мужа), с 1977 г. - главный редактор издательства "Del Rey Books". - Прим.перев.), которая его опубликовала.

С.: Кстати, концовку тоже придумал Ричард.

Л.: Еще одну из ваших излюбленных тем я впервые заметил в романе "Что может быть проще времени" (опубликован в 10-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) - в самом начале романа вы заявляете, что космос не для человека. На ту же тему написан и "Отец-основатель".

С.: Да, "Отец-основатель" показывает невозможность колонизации планет. Но это скорее предположение, вызванное к жизни самим сюжетом, - если бы я писал о человеке, посвятившем жизнь заселению планет, я использовал бы иную точку зрения. Так что я вовсе не убежден, что космос не предназначен для человека. Мы ведь уже двинулись в космос.

Л.: В том же романе "Что может быть проще времени" вы показали страх, который обычные люди испытывают перед теми, кто обладает парапсихическими способностями.

С.: Та же ситуация, что и с деревенскими дурачками, - люди, чьих способностей мы не понимаем. А стоило бы попытаться понять - они многим могли бы помочь нам.

К.: Я заметила, что почти во всех ваших рассказах есть "изюминка". В рассказе "Зеленый мальчик с пальчик" (опубликован в 15-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.) Джо приобретает телепатическую связь с растением, но чувствует себя неловко, питаясь овощами. В "Прелести" компьютер не знает, как реагировать, когда экипаж начинает вести себя нелогично.

С.: "Прелесть" - это один из моих любимых рассказов.

Л.: И, кстати, еще один, в котором психология используется как оружие.

К.: А также исследуется вопрос: может ли компьютер иметь личность?

Л.: Над чем вы работаете сейчас?

С.: Вот-вот выйдет из печати в издательстве "Дель Рей Букс" мой новый роман "Проект Ватикан" (опубликован во 2-м томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.). Я почти закончил еще один роман и задумал еще три, но пока не начал их записывать.

К.: Похоже, что вы вышли на пенсию только ради того, чтобы полностью посвятить себя работе.

С.: Не знаю, что бы со мной было, если бы я не писал. Наверное, у меня бы началась абстиненция, как у наркомана. Писательство затягивает.

К.: Помню одну дискуссию на тему: "Почему люди пишут книги?". И все выдвигали глубокие психологические причины, а потом встал Дэвид Джерролд (американский фантаст, известный в нашей стране в основном написанным в соавторстве с Ларри Найвеном романом "Летающие колдуны". - Прим.перев.) и сказал: "Потому что это легче, чем не писать!".

С.: Как я его понимаю!

Л.: Одна из моих любимых книг - ваши "Космические инженеры" (роман будет опубликован в 18-м (дополнительном) томе "Миров Клиффорда Саймака". - Прим.перев.).

С.: И они вам нравятся?!

Л.: Да. С.: Я их никогда не любил, но встречал многих людей, утверждавших, что им нравится. Эта книга очень плохо написана. Если бы я писал ее сегодня, она была бы намного лучше. Я избавился бы от красивостей и развернутых грандиозных описаний. Знаете, секрет заключается в том, что надо оставлять кое-что недоговоренным и избегать красивых слов. Написанное просто и воспринимается лучше. Но все равно я рад, что вам понравилась эта книга. [...]

Л.: Собираетесь ли вы писать еще рассказы?

С.: Не знаю. Я обожаю писать рассказы - их можно полировать, пока они не заблестят, как драгоценности. Но нужно накропать чертову уйму рассказов, чтобы заработать столько же, сколько за один роман. Если бы не это, я не писал бы ничего другого. Наверное, это происходит со всеми фантастами: они публикуют в журналах рассказы, чтобы пробиться, зарабатывают себе имя и переходят на романы, потому что это выгодно.

Л.: Вы все еще считаете "Город" лучшей своей работой?

С.: Вы знаете, мне многие говорят, что это лучший мой роман; не знаю, может, так оно и есть. Я полагаю, что с тех пор писал и лучшие вещи. Но я не жалею, что написал "Город". Этот роман вывел меня из безликих рядов графоманов и сделал тем, кто я есть. Вряд ли мы с вами беседовали бы сейчас, если бы не "Город"! [...]

С.: ...Я, конечно, скромнейший человек и самый обыкновенный, но тем не менее я горжусь тем, чего достиг в своей жизни.

Л.: Что ж, мы желаем вам удачи с вашим новым романом "Проект Ватикан" и во всех ваших делах. И спасибо вам за беседу.