Главная    Литература    Электрическое вдохновение

Электрическое вдохновение

Север Гансовский

Авт.сб. "Три шага к опасности". М., "Детская литература", 1969.
OCR & spellcheck by HarryFan, 26 October 2000

Суть моего открытия, - сказал Изобретатель, осторожно следуя за главным режиссером через горы закулисного хлама и волоча за собой тяжеленный металлический ящик,

состоит в том, что я исключаю из театрального дела такие устаревшие понятия, как вдохновение талант и прочее. И вообще исключаю человека... Но прежде всего несколько слов об искусстве. Как вы знаете, искусство - это общение. В данном случае, то есть в театре, дистантное общение актера со зрителем.

Знаю-знаю, - ответил главреж. Он мрачно уставился на задник от "Далей неоглядных", брошенный на зеленую лужайку из "Сержанта милиции".

Вот ведь народ, а? Сколько раз говорил, не собирать тут это барахло. Пожар будет, с кого спросят? - Он оглянулся на Изобретателя. - Про искусство я все знаю. А вот как тридцать метров тюля достать для "Двух братцев", этому нас никто не учил. - Прервав себя, он покопался в груде декораций, вытащил оттуда кусок холста, выкрашенный ядовитым зеленым анилином, и подозрительно пригляделся к нему. - Что это?.. Нет, что это такое?

Он возвысил голос.

Эй, есть тут кто-нибудь?!

Он повернулся к Изобретателю.

Вы понимаете, что сделали: арку от "Марии Стюарт" разрезали. Изобретатель деликатно промолчал. Ящик со множеством каких-то грубо сделанных переключателей он поставил на пол. Но из темных глубин помещения вышел гражданин в обтрепанном пиджачке, с руками, перемазанными краской. Запечатленная на его чертах повесть о скромной зарплате, работе "на чистом энтузиазме" и отсутствии большинства необходимых материалов сразу выдавала в нем художника провинциального театра. Гражданин дрожащим голосом объяснил:

Я разрезал, Салтан Алексеевич. На драпри пришлось пустить. В "Бешеные деньги", в квартиру Чебоксаровых.

Что-о! - Главреж побледнел, потом багрово покраснел.

У нас же "Мария" завтра в параллель идет. Вместе с "Бешеными". - Он повернулся к Изобретателю: - Ну как вы думаете, можно так работать или нет?! Физиономия Изобретателя была иссечена глубокими, как трещины в земной коре, морщинами. Его челюсть выдавалась вперед, а иссиня-черные, густые проволочные волосы росли прямо от бровей. Однако, несмотря на свою неандертальскую внешность, он был мужчиной вполне искушенным жизнью и, сделав неопределенный жест, опять ускользнул от ответа. Художник, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

Пришлось, Салтан Алексеевич. Зрители даже обижаются. Я сам слышал, в антракте один говорит: "У Островского в ремарке сказано "богато обставленная гостиная". А тут не квартира Чебоксаровых, а курительная в кинотеатре"... Знаете сейчас народ какой. В "Марию" серые ширмы из "Верю в тебя" поставим. Они свет хорошо принимают.

Нет! - взвизгнул главреж. - Это не жизнь. (Вторая фраза прозвучала у него в басовом ключе.) Сегодня же подаю заявление. Вы что - забыли, у нас "Верю в тебя" в триллель идет?

Трясущимися руками он похлопал по карманам, нашел скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку, сунул в рот и, подойдя к низенькому подвальному окошку с мутными стеклами, оперся рукой о подоконник. Художник - уже все к одному - откашлялся.

И еще я вам хотел сказать, Салтан Алексеевич, что запасная линза у второго прожектора тоже лопнула. Перегрелась. И Смирнов, электрик, сегодня не вышел на работу. Он в первой ложе проводку начал и бросил. Как-то придется выкручиваться. Главреж, не отвечая и не поворачиваясь, вяло махнул рукой. За окном, на улице, текла не связанная с искусством периферийная жизнь. Девицы в нейлонах пробегали мимо древней - не то VI, не то XVI века

церкви. Возле дома-новостройки девочки прыгали со скакалками. По доисторическим булыжникам неторопливо шествовал на службу сотрудник райисполкома, и тихоокеанская ширина его запыленных по обшлагам брюк была вызовом всем новомодным веяниям. Шофер "МАЗа", высунувшись из высокой кабины, гудком вызывал из какой-то квартиры свою милую. И остро позавидовал главный режиссер всем им. Он понял, что вся его жизнь была сплошной ошибкой. И в ГИТИС он зря поступил, и женился неудачно - на женщине, которая до сих пор держится за столицу, и в этот заштатный городишко напрасно согласился приехать, и здешней публикой не понят и до сих пор не признан. Вообще все ему было противно. После этого главреж дважды глубоко вздохнул и безо всякого перерыва подумал о том, что лично его работы зрители не так уж плохо принимают, что жена - куда ей деваться - все равно приедет, что районные центры бывают и хуже, и ведь не в пожарный же техникум ему было поступать, если он так хорошо понимает и чувствует сцену. Все это свершилось за две и две десятых секунды.

Ладно, - сказал он. - Действительно, надо выкручиваться. Кстати, где у нас рыжий куст, поролоновый? Помните, из "Гипротеатра" получили. Хочу его в первое действие пустить в "Бешеных деньгах".

Не пойдет, покачал головой художник, хорошо знакомый со способностью главных режиссеров к быстрой духовной регенерации. Он позеленел. Знаете, как они быстро цвет меняют, эти пластики? Был осенний куст, а стал весенний.

А второй куст?.. Тот второй, зеленый. Может быть, он порыжел за это время. Подите-ка посмотрите. Затем главреж резко повернулся к Изобретателю: - Ну, так что дальше? Объясняйте, я вас слушаю. Изобретатель шагнул вперед.

Вы читали мою статью "Перцепция и аперцепция [восприятие и невосприятие] при ролевых играх детей дошкольного возраста"?

Читал. В "Театральной жизни". Продолжайте.

Нет, не в "Театральной", а в журнале "Вопросы дошкольного воспитания".

Ну правильно. Я же и говорю, что читал. В этом самом "Воспитании". Еще в прошлом году. Давайте дальше.

- В прошлом году этого журнала не было. Впрочем, неважно... Так вот, дело в том, что я рассматриваю театральное искусство с точки зрения электроволновой теории. С одной стороны, актер, то есть индуктор, с другой - зритель, то есть перцепиент. Между ними осуществляется дистантная биорадиационная связь. Актер переживает и, следовательно, индуктирует энергию. Она попадает в головной мозг зрителя и вызывает там перегруппировку атомов, эмоцию. Улавливаете мою мысль?.. Таким образом талантливый артист отличается от посредственного лишь особо активной индуцирующей деятельностью своих передающих электромагнитных мозговых устройств. Как по-вашему, что делала, например, со зрителями Элеонора Дузе?.. Ничего сверхъестественного - всего только вызывала перегруппировку атомов в ядре ганглиозных нервных клеток. Согласны вы со мной или нет? Главреж, взор которого уже успел затуманиться за время длинной речи Изобретателя, зевнул ноздрями и сказал:

Вообще-то да... Значит, от пьесы ничего не зависит?

От какой пьесы?

От той, которую в этот момент ставят.

Ах, от этой! - Изобретатель осекся на миг. - Конечно, зависит. Но в целом-то очень мало... Строго говоря, даже вообще ничего не зависит. Ведь в театре все дело в том, чтоб вызвать эмоцию у зрителя. Правильно? А раз так, значит, наша главная задача - увеличить мощность индуктора, усилить подачу энергии из головного мозга актера. Вот вам пример. - Он шагнул к режиссеру и взял его за руку.

Посмотрите мне в глаза. Ощущаете вы что-нибудь? Сейчас я буду индуцировать. Главреж заглянул в маленькие пещерные глазки Изобретателя.

Нет. Н-не ощущаю.

Прекрасно! - воскликнул Изобретатель. - Стойте так.

Он поспешно отбежал в другой угол комнаты, вынул из кармана блокнотик, записал там что-то. Кинулся к своему ящику, чем-то щелкнул, после чего аппарат тихонько загудел. Разыскал на стене штепсельную розетку. - Так, внимание! - Он направил глазок аппарата чуть вверх на самого себя и выпрямился, воззрившись на собеседника. Секунды текли. Главреж поднял руку и почесал кончик носа.

Чудесно! - обрадовался Изобретатель. Он выключил машину, подбежал к режиссеру и показал ему блокнотик. Там значилось: "Почесать кончик носа".

Ну вот.

Что "вот"?

Ну, вы поняли?

А что я должен был понять?

Вот этот момент индукции. Понимаете, я представил себе, будто у меня чешется нос. Аппарат увеличил мощность переживания, и оно передалось вам. Но ведь задача актера и состоит в том, чтобы передать зрителю эмоции. Понимаете, биорадиационная связь. Принцип действия прибора состоит в том, что он интенсифицирует деятельность спиралей нуклеиновой кислоты в мозгу исполнителя. Эта спираль начинает играть роль передающей антенны и возбуждает соответствующие клетки у зрителя. Ясно вам?.. Вот постойте так еще минуту. Изобретатель вновь очутился в углу. Он действовал с быстротой обезьяны. В аппарате зажегся красный глазок, потом еще желтый. Загудело сильнее. Изобретатель опять уставился на главрежа. Что-то вдруг стало образовываться в комнате. Запахло катастрофой. Все сделалось пустым и зыбким. Бесцельно вращалась Земля вокруг Солнца, безнадежно и не нужно бежали по своим кругам планеты. Шофер "МАЗа" за стеной все еще нажимал клаксон, но стало ясно, что никто к нему не выйдет. Безжалостные физические законы с каждым мигом скорее влекли Землю, Солнце и всю Галактику в самую глубину черных космических бездн. А оттуда, из дьявольских недр, уже неслась навстречу Антигалактика, чтоб в колоссальном взрыве прекратить все и вся. Не было даже смысла смотреть второй поролоновый куст. Мир шел к концу. Главреж почувствовал, что у него на тыльной поверхности рук встают отдельно волосок от волоска. В горле у него застряло что-то пухлое, дыхание стеснилось. Он ощущал себя на земле, как на разваливающемся плоту, несущимся к водопаду. Хотелось закричать, убежать, но он не мог шевельнуться.

Страх, - сказал Изобретатель. - Теперь я индуцировал страх.

Он нагнулся и выключил аппарат. Почти сразу на улице раздался радостный басистый вопль:

Манюра! Чьи-то быстрые туфельки пробежали мимо низкого окна. "МАЗ" весело взревел, зашуршали шины, могучая машина, тронувшись с места, укатила по булыжнику прочь. Солнце ломилось в комнату сквозь пыльные разводы на стеклах. Победно топорщились огромные кровельные листья лопухов. Все было в порядке. Наваждение кончилось.

Понимаете, - засуетился Изобретатель, - я сам переживал только вот такой страх. - Он показал пальцами. - А аппарат усилил эмоцию и передал ее вам. Но дело не только в этом. Второе в моем открытии - это то, что все элементы актерского мастерства я перевожу на язык электростатики и электродинамики. Органичность, общение, обаяние

для меня радио, электричество, и ничего больше. Если вы читали мою статью "Перцепция и аперцепция при ролевых...".

Знаете что... - главреж вдруг разозлился.

Вы мне бросьте баки забивать с вашей этой "перпе..." Как ее там?.. Одним словом, с этой самой... Вы мне прямо скажите, что вы можете для нас сделать и что вам нужно, чтоб это сделать. Думаете, у меня есть время выслушивать ваши теории?

Актера, - проникновенно сказал Изобретатель, или актрису. Самую плохую вашу творческую единицу. И она так сыграет роль, что все упадут.

С этого и надо было начинать. Я вам сейчас хотя бы Заднепровскую покажу. Мы ей недавно тарифную ставку снизили, теперь сами не рады. И к прокурору уже ходила, и в райком, и в райисполком. Идемте наверх. Она как раз должна быть на репетиции. Ящик можете оставить здесь. В репетиционной комнате, где благодаря какому-то архитектурному чуду и зимой и летом сохранялась ровная температура в 0 градусов Цельсия, разводили пьесу местного автора. Главреж и его спутник вошли. Дрожь прокатилась по синим от холода актерским физиономиям при появлении грозного вождя, а затем шесть пар глаз повернулись в сторону Изобретателя и выразили одно и то же: "Кто этот человек? Не изменит ли он что-нибудь в моей судьбе? Не поможет ли вырваться из этой дыры?" Но главреж сразу погасил все вспыхнувшие было надежды.

Товарищ Бабашкин из "Гипротеатра". Приехал посмотреть нашу осветительную аппаратуру. - Он показал Изобретателю на стул. - Посидите, а потом мы с вами займемся... Продолжайте, пожалуйста, Борис Генрихович. Очередной режиссер Борис Генрихович - он тоже слегка побледнел, увидев главного, - сделал знак, и репетиция возобновилась. Герой-любовник, рослый мужчина с театрально-энергичным лицом и синими глазами, вошел в огороженное стульями пространство, долженствовавшее изображать колхозную избу, и уселся к столу. В пространство вошел отрицательный персонаж.

"Приветствую, товарищи".

Камень наскоком и то не сдвинешь. А он хочет все сразу... "Здравствуйте".

Нет, это не вы говорите "Здравствуйте", поправил очередной режиссер.

А кто говорит?

Действительно, кто же говорит теперь "Здравствуйте"? Инженю-кокет, сидевшая в полном оцепенении с момента, когда вошел главный, очнулась:

Ах, это я говорю! Простите, пожалуйста... Впрочем, нет. У меня тут тоже вычеркнуто. Вот, посмотрите... И дальше шло в таком духе. Местный автор - он сидел тут же, нервно забарабанил пальцами по колену, и губы его скривились в саркастической усмешке непризнанного гения.

"Не советуешься ты с людьми, Петр Петрович, - говорил отрицательный персонаж. - Отрываешь себя от коллектива".

"Я..." Одну минутку, товарищи. Вот тут опять затруднение. Я ведь в третьей картине советовался, со старым колхозником Михеичем советовался. Опять эта реплика идет вразрез с третьей картиной. Может быть, тоже вычеркнуть, Борис Генрихович?

Ну давайте вычеркнем.

Но с другой стороны, что же мне тогда вообще говорить - уже столько вычеркнули? С чего я волноваться начну?

А ты скажи "Здравствуйте" и потом сразу давай выхлест.

Так это же не я говорю "Здравствуйте"!

Герой-любовник покраснел, затем побледнел. Он повернулся к главрежу. - Нет, Салтан Алексеевич, так не пойдет. Я рад, что вы зашли и сами все видите. Это черт знает что! Я с самого начала предупреждал, что с пьесой у нас ничего не получится. Он вскочил, схватился за сердце, открыл скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку и сунул в рот. Затем стал у окна, отвернувшись от присутствующих. Спина у него вздрагивала. В нитроглицериновой мизансцене ощущалось явное влияние главного режиссера - это был стиль театра. И в полном соответствии с методом физических действий по Станиславскому у героя-любовника, еще совсем недавно здорового мужчины, уже начинались процессы в сердце, сужалась аорта и деревенела, огрубевая, стенка левого предсердия. Наступило тягостное молчание. Местный автор еще энергичнее забарабанил пальцами по колену.

Ну ладно, - сказал главреж, который не любил сердечных припадков у других, - этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас я хотел бы посмотреть, Борис Генрихович, как у вас идет картина шестая, когда приезжает жена. Задвигались стулья. Актриса Заднепровская, сорокалетняя дамочка с жидкими кудряшками, испуганно глянула на главрежа, вспорхнула с места и стала у двери. Герой-любовник дважды глубоко вздохнул у окна, потом, входя в роль, мотнул головой, как бы бодая кого-то:

"Приехала Маша. Ну, здравствуй, здравствуй". Неся на лице пошло-жеманное выражение, Заднепровская кошечкой скользнула к супругу и пискнула:

"Здравствуй, Петя. Как давно я тебя не видала". Очередной поднял руку.

Минуточку!.. Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас же реплика поверх волос идет. И потом... - Он оглянулся на режиссера, - вы же не в тон отвечаете. Он в среднем регистре, а вы в самом верхнем. Лицо Заднепровской вспыхнуло красными пятнами.

Сейчас. Она вернулась к двери. Герой-любовник тяжело, как поднимая гирю, начал опять:

"Приехала Маша..." Заднепровская - теперь уже не кошечка, а женщина-судья, выносящая смертный приговор, - гренадерским шагом подошла к партнеру и похоронным басом бросила ему в ноги:

"Здравствуй, Петя". Теперь вскочил главреж:

Вера Васильевна, ведь вы волнуетесь в этот момент, верно? Должны волноваться, черт побери! Кругом все затрепетали. Красные пятна еще сильнее зарделись на лице актрисы. На глазах у нее выступили слезы, но она быстро подавила их.

Да, волнуюсь.

Но как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс? Лицо волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.

Сейчас. Заднепровская сглотнула и пошла к двери.

Ну, как? - спросил главреж, когда они вышли из репетиционной.

Красота, - восхищенно сказал Изобретатель. - Как раз то, что нужно.

Понимаете, у нее в распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится один, она дает другой.

Самое интересное, - задумчиво начал Изобретатель, что все, что звучит у вас как "штамп", "не в тон" и так далее, имеет для меня вполне отчетливую электрорадиационную подоплеку. Вы говорите "штамп", а я вижу в этом слишком большие потери на конденсаторный гистерезис [гистерезис реакция тела на внешние воздействия в зависимости от того, было ли оно ранее подвергнуто им или подвергается впервые] в нейтронных контактах головного мозга. Вы говорите "не в образе", а для меня это означает, что в оболочке ганглиев у нее слишком долго остается ненужное уже напряжение. Своим аппаратом я все это регулирую, и... Он глянул на главрежа и прервал себя. - Одним словом, я вам из нее Пашенную сделаю. Весь город с ума сойдет.

Да какая там Пашенная! Вы добейтесь, чтоб из ансамбля не выпирала. Не портила хоть. - Главреж положил вдруг руку на сердце. - Тьфу, дьявольщина! Опять защемило. Ей-богу, мы тут все до инфаркта дойдем. Но, с другой стороны, как быть спокойным? А?.. Вот опять весь спектакль буду сидеть за кулисами, накручивать. Иначе они вообще мышей ловить перестанут.

Ничего, - сказал Изобретатель. - Своим аппаратом я все изменю. В чем у вас сегодня Заднепровская, в "Бешеных деньгах"? Ну и отлично. Об этой роли в Москве писать будут, из ВТО к вам приедут, вот увидите. У меня все научно обосновано. Не читали мою статью в "Театральной жизни"?

Читал. - Главреж уже снова вытащил из груды хлама какой-то кусок холста. - То есть проглядывал. А этот ваш ящик на каком расстоянии нужно устанавливать от актрисы?

Непринципиально, - ответил Изобретатель.

Установка действует в радиусе до двадцати пяти метров. Перед самым началом вечернего спектакля, когда ужо прозвенел третий звонок, Изобретатель - он установил машину в первой ложе выскочил в коридор.

Салтан Алексеевич, хорошо бы ее как-нибудь успокоить перед выходом на сцену. Понимаете, создать момент торможения на внешние обстоятельства.

Кого? - остервенело оглянулся главреж.

Ну, Заднепровскую. А то и аппарат не подействует... Научно-медицинский факт - она должна быть в спокойном состоянии. Главреж воздел руки к небу. Изо рта у него хвостиком торчала прозрачная пластиковая кожица колбасы.

Слушайте, вы меня оставите когда-нибудь в покое?! У нас для второго действия еще декорации нет.

Островскому горожане доверяли, и поэтому на "Бешеных деньгах" даже без войсковых частей получился полный зал. Первые три явления прошли гладко. Заслуженный артист Коровин - он играл Телятева - держался с органичностью прирожденного аристократического лентяя. Герой-любовник, надежда и гордость районной сцены - уже оправился от скандальчика в репетиционной и в роли Василькова честно завоевывал публику взглядом синих наивных глаз. Уже начинало вериться, будто середину двадцатого века сменила вторая половина девятнадцатого, и даже странный фиолетового цвета поролоновый куст из "Гипротеатра" на сцене не очень пугал своей неестественностью. Но вот в четвертом явлении вошла Заднепровская, она играла Надежду Антоновну Чебоксарову, - и тотчас все начало разваливаться.

"Познакомь, - деревянно сказала Заднепровская - Чебоксарова шалопаю Телятеву. - Да ведь ты дрянь, тебе верить нельзя". Это как вилкой по тарелке заскребло, и всем в зале сделалось стыдно от фальши. В первом ряду по контрамарке сидел "местный автор". Он закинул ногу на ногу и с удовольствием представил себе разгромную статью, которую собирался написать по поводу очередной постановки театра. В трех рядах позади него театральный художник думал о том, как будет выглядеть квартира Чебоксаровых во втором действии. Холстяные драпри вызывали у него чувство тревоги. Он поежился и непроизвольно громко вздохнул. Изобретатель тем временем изготавливал в ложе свой аппарат. Он повернул какой-то переключатель, отчего в машине зажегся желтый огонек, включил шнур в штепсельную розетку и, бормоча что-то про себя, принялся колдовать над всевозможными кнопками. А Заднепровская - Чебоксарова продолжала свирепствовать. Ее реплики звучали, как у начинающей участницы самодеятельности. Отговорив свое, она застывала подобно соляному столбу.

Ничего не чувствует, - вдруг засопел пробравшийся в ложу главреж.

Видите, руку на сердце положила и считает, что выразила заинтересованность. Но это только механический знак отсутствующего переживания. Внутри-то пусто. Изобретатель кивнул.

А вы ее успокоили хоть? Главный смотрел на сцену. Он покачал головой, закусив губу.

Что вы говорите?.. Успокоил. Я с ней поговорил перед выходом. С сыном у нее, кажется, недавно что-то произошло. То ли его из школы выгнали, не знаю. Короче, я к ней подошел и спросил, как у нее с сыном. Она почему-то покраснела.

Ничего, сделаем, сказал Изобретатель.

Хоть что-нибудь она чувствует, и я это усилю.

Он прицелился аппаратом, нажал какую-то кнопку. И тотчас в голосе актрисы зазвучали задушевные нотки. Слова "Как жаль, что он так неразумно тратит деньги" - она произнесла с чувством почти искренним. Изобретатель ни на минуту не выпускал Заднепровскую из сферы действия аппарата. Во втором акте его усилия стали приносить заметные плоды. Началась сцена Чебоксаровой с Кучумовым, и подлинный испуг перед бедностью почувствовался в том, как заговорила пожилая глупая барынька с разорившимся князьком. Зрительный зал притих, смолкло начавшееся сперва досадное для актеров покашливание. В паузах между репликами было слышно, как верещат прожекторы, освещающие гостиную Чебоксаровых с зелеными, взятыми из "Марии Стюарт" драпри.

"Не знаю, - говорила Заднепровская - Чебоксарова о Василькове. Знаю, что он дворянин, прилично держит себя". Главреж опять наклонился к Изобретателю:

Общения нет, понимаете. Свое собственное состояние играет, а не логику действия. Из себя исходит, а не из того, что на сцене делается. Изобретатель, на узком лбу которого уже выступили бисерные капельки пота, посмотрел на главного.

Нажать на общение?

Ну да. Актер должен помнить, что подает не реплику, а мысль. Если он что-то спрашивает, - это не выражение самочувствия, а желание что-то узнать. Изобретатель задумался, возведя глазки к небу, затем лицо его просветлело.

Добавлю ей напряжения на окончания ганглиев. Он повертел что-то в аппарате, и, подчиняясь его электрической команде, Заднепровская с таким живым интересом спросила у Кучумова, сможет ли она еще увидеть его, что даже художник в зале забыл на миг о холщовых драпри и последней линзе в прожекторе. Зашел и застыл у дверей ленивый, случайно заглянувший в зал пожарник.

Н-не плохо, - прошептал режиссер удивленно. - Но вот смену ритмов... Однообразно она слишком держится. С Кучумовым в одном ритме говорила и вот сейчас с Васильковым. Но в целом уже лучше... Изобретатель кивнул, маневрируя аппаратом. Во время шестого явления, когда Заднепровской не было на сцене, главреж побежал за кулисы и скоро вернулся.

Знаете, актриса беспокоится. Спрашивает, почему вы в нее какой-то штукой все прицеливаетесь. Я сказал, что это киноаппарат. Вам, мол, она нравится, и вы решили ее в Москве показать. Сам я ее тоже похвалил. Зря, наверное, а?

Теперь уже не имеет значения, ответил Изобретатель.

Раз она спокойна, я за все ручаюсь.

Да, насчет сына, - вспомнив, зашептал режиссер. - Оказывается, у нее сын в девятом классе и первое место занял на какой-то математической олимпиаде. Так что даже удачно получилось, что я ее спросил тогда.

Интересно, - сказал Изобретатель, - что ведь на самом-то деле она играет, как играла. Но аппарат усиливает ее мизерные эмоции и создает впечатление хорошей исполнительницы. - Он ласково погладил свою машину по крашеной жестяной стенке. - А ведь никто не верит, никто не поддерживает. Они там, в Министерстве культуры, еще до сих пор в восемнадцатом веке живут. Только одно и талдычат: "Человек, талант, актер, пьеса..." А при чем тут человек? Сегодня наука позволяет антенну на сцене поставить, чтоб индуцировала, и еще лучше будет... После антракта, когда поднялся занавес, зрители увидели, как переменилась Надежда Антоновна Чебоксарова. Какая-то тревога и вместе с тем внутренняя собранность появились в ней.

"Зачем вы обманули нас так жестоко? - спрашивала она у Василькова, и у всех в зале сердце стеснило предчувствием неминуемой беды. - Того, что вы называете состоянием, действительно довольно для холостого человека; этого состояния ему хватит на перчатки. Что же вы сделали с моей бедной Лидией?" И зрителям как-то жутко стало от того, что же на самом деле станется теперь с молодой красавицей. Действие текло, отчаивался влюбленный Васильков, интриговала бездушная Лидия, шутил Телятев. Но постепенно центральной ролью пьесы начала делаться Чебоксарова-старшая в исполнении Заднепровской. Растерявшаяся, недалекая, неумная Надежда Антоновна стала отважной матерью, защищающей свое, хоть и пустое, вздорное дитя, и властно взяла события спектакля в слабые руки. Какой-то величественно-трагический оттенок приобрели ее реденькие кудряшки, жеманная претензия появилась в барственных и одновременно жалких жестах. Сказав дочери, что Васильков беден, она так посмотрела в публику, что стоп прошел по рядам, каждый зритель счастливо переглянулся с соседом и уселся поудобнее в кресле, чтоб смотреть дальше. А за Чебоксаровой - Заднепровской подтягивались и другие исполнители. Еще легковеснее стал Телятев, злобная надтреснутая нотка зазвучала в голосе Кучумова, что-то холодно-хищное родилось в Лидии, и рядом с этим обозначились жалость к себе самой, недюжинный ум и странная извращенная гордость в быстрых, решительных поворотах головы.

Изобретатель действовал подобно опытному телевизионному оператору, ни на минуту не выпускающему из поля зрения мяч во время футбольного матча. Он работал руками, ногами и головой, одновременно вертел по два, по три переключателя, нажимал лбом и коленом какие-то кнопки, нацеливаясь на Заднепровскую тотчас, как она показывалась из-за кулис. И актриса уже творила чудеса. Взгляд, жест, все было исполнено значения. В каждой ее реплике возникали и рассыпались миры. Исподволь входила в театр развеселая дворянская эпоха, вставали белоколонные усадьбы над морем колосящейся ржи, бравые усачи скакали охотой, брызгало пенное шампанское, в паркетных залах лакеи зажигали свечи, и маленькая ножка бежала в вальсе... Входила вместе с Заднепровской эта эпоха и разрушалась, разваливалась под натискам практичных купцов Васильковых. Зарастали аллеи в парках, жимолость и ольха забивали брошенные клумбы, гасли и чадили свечи в залах с выбитыми стеклами. Кончалась дворянская эпоха, воцарялся денежный мешок. Зрительный зал подтянулся. Он чувствовал себя свидетелем и участником великого - разлома времен, движения истории.

Отлично, отлично, - сопел главреж над ухом Изобретателя. - Все есть. Вот только если органики еще немножко прибавить. Чуть-чуть.

Органики? - гордо спросил Изобретатель. Он был уже совсем мокрый. - А хотите, я сделаю, что актриса вообще забудет, что она на сцене? Он приник к аппарату, что-то подвернул, чем-то щелкнул. Звонко пролетел щелчок над головами зрителей, и мгновением позже Заднепровская как-то внутренне дрогнула, косо пересекла сцену и вышла вперед. У главрежа сжалось в груди. Он чуть не вскрикнул, потому что ступи Заднепровская на сантиметр дальше, она упала бы вниз, в оркестр. Но актриса и не заметила этого. Казалось, у нее действительно потерялось ощущение, где она и что. Она заговорила быстро-быстро:

"Что я терплю! Как я страдаю! Вы знаете мою жизнь в молодости, теперь при одном воспоминании у меня делаются припадки. Я бы уехала с Лидией к мужу, но он пишет, чтоб мы не ездили". Она смерила взглядом Кучумова, себя, губы у нее дрогнули, она пусто посмотрела в зал. Зрители ахнули, всем сделалось горько, но вместе с тем и освобождающе счастливо от соприкосновения с высокой красотой правды в искусстве. Целая жизнь, глупая и никчемная, развернулась перед ними в маленькой мизансцене, и даже жутко сделалось от того, как много высказали в нескольких словах драматург и актриса.

Узнают теперь Бабашкина, - бормотал Изобретатель в ложе. Он уже не обращал внимания на режиссера. - Я им такие сборы дам по стране, что закачаются. Все театральное дело реорганизую. Однако подлинный триумф ожидал его в последнем действии. Главреж молчал, чтоб не мешать. Невидимые энергетические нити, не прерываясь ни на секунду, связывали Заднепровскую с хитрой машиной, и актриса гипнотизировала зал даже просто одним своим присутствием на сцене. Ей аплодировали, едва лишь она появлялась. Но и другие актеры тоже поднялись. К принципиально новой трактовке роли потянулся герой-любовник, играющий Василькова. Он чувствовал, что в конечной инстанции не он Лидию заставит жить по расчету, а, наоборот, старшая Чебоксарова с дочерью покажут ему, что такое настоящий бесчеловечный и безжалостный бюджет. Его обманули и предали, многое перегорело у него в душе, из хищника он сделался жертвой, а потом снова стал победителем, но уже другим, суховатым, обожженным и циническим. Герой-любовник творил бесстрашно, все шло в каких-то слаженных, несущих его самого ритмах. Зал завороженно затих. Свершалось таинство на сцене. Живыми сделались нарисованные морщины, приросли наклеенные усы и эспаньолки, а зеленые драпри, дырявый, как сито, кусок холста, покрашенный разъедающим анилином, - стали сосредоточением порока, обличали и намекали на грядущее возмездие. Привалившись к косяку дверей, застыли капельдинеры. Гример, портной и рабочие сцены сгрудились в проходах кулис. Тишина стояла на улице возле театра. Спали под звездами древние луковичные купола церкви XVI века и гигантский уэллсовский марсианин - "строительный кран. В глубинах космоса плыли бессчетные миры-планеты, бесновались огромные массы раскаленной материи, и в целой Вселенной не было места лучше, чем маленький городок с его районным театром, сразу ставшим наравне со всем прекрасным, что сделано людьми и что есть в мироздании вообще.

Последнее усилие под руководством аппарата Заднепровская сделала в немой сцене. Уже сказал свое Телятев, уже он обнялся с Кучумовым, а Лидия подошла к Василькову и робко приникла к нему. Надежда Антоновна как-то кашлянула и поперхнулась, сосредоточив на себе внимание зала, подняла руку, желая поправить и прическу и что-то гораздо большее, а затем бросила руку бессильно, закончив собственную бездумную жизнь, и целый период жизни русской, и спектакль.

С треском лопнула последняя запасная линза, темнее сделалось на сцене, но зрители восприняли это как часть режиссерского замысла. Минуту стояла тишина, потом сорвался шторм, какого не знала еще районная сцена. С покрасневшими лицами, выкрикивая "Бис!" и отбивая ладони, переглядывались горожане. Актеры, сразу ставшие усталыми, кланялись и кланялись, выдвигая вперед Заднепровскую. Главреж выбежал, затем, при стихающем наконец грохоте аплодисментов, ворвался опять в первую ложу.

Замечательно! Великолепно! Вы гений! У Изобретателя был крайне озадаченный вид.

Что замечательно?

То, что вы сделали. Как она играла! Колоссальный успех.

Ерунда, - сказал Изобретатель с неожиданной злобой. Он держал в руке провод от своей машины с вилкой на конце.

Ничего не вышло, все это собачья ерунда. - Он шагнул к штепсельной вилке на стене ложи, ожесточенно дернул ее и оторвал совсем. - Тут же проводки нет. Она ни к чему не присоединяется. У вас в театре не монтер, а жулик. Аппарат не работал, понимаете. Даже не был включен.

Неужели? - удивился главреж. - Но вот у вас тут зеленый огонек горит. И желтый...

Так это от батарейки. Я вам говорю, что сам прибор даже не был включен. А батарейка от карманного фонаря. Для солидности. Чтоб производить впечатление. Никто ж не поверит, что у меня электроника, если зеленого огонька нет. - Он отошел в сторону, высморкался и почему-то вытер платком глаза. - Всегда что-нибудь помешает чисто провести опыт. Каждый раз вот так срывается... Но вы-то поняли, что аппарат действует, в принципе? Когда я на вас наводил, вы же чувствовали?

Да, да. Конечно, - отмахнулся главреж. - Значит, машина не работала. Но почему же тогда... Он задумался.


Главная    Литература    Электрическое вдохновение