Главная    Литература    Диковинное диво

Дорогие читатели сайта «Методолог». Я уверен, что Вы читали рассказы Рэя Брэдбери, но возможно, забыли, а такие рассказы как «Диковинное диво» и «Пришло время дождей» в любом случае стоит прочесть еще раз. Конечно, эмоционально эти сюжеты воспринимаются ярко. Но особенно интересно посмотреть на эти рассказы с позиции методологии, например, такое обобщение о том, что неверие передается и окружающим, нашел идею, сразу начинай столбить и т.д. Прочтите и разделите с нами удовольствие от Рэя Брэдбери.

В.В. Митрофанов

Как выглядит мечта? Что может объединить разных людей, с их личным опытом, заботами, интересами? Об этом почти пол века назад размышлял Рэй Дуглас Бредбери в своем замечательном рассказе "Диковинное диво". Роскошное владение средствами художественного описания позволили Мастеру сделать это, так и не произнеся определения, то есть не создав четких рамок, которые могли бы вызвать отторжение у части аудитории. Он использовал такой мощный инструмент творчества, как индуцирование у читателя собственных образов.
Иными словами, в рассказе объединено несводимое вместе. Можем ли мы использовать этот пример и этот опыт?

Нашим попыткам дать единое определение тому, что такое ТРИЗ, мешает, в частности то, что люди видят в этом предмете не просто средство для решения задач. Нет, во многих построениях находится место и мечте о правильно устроенной жизни, об умных и красиво делающих полезную работу людях. И именно поэтому они не формализуются, не могут быть выражены просто. Давайте помнить об этом.

Второй из приведеных рассказов - "Пришло время дождей". Здесь сплетено умение ждать и умение реализовывать сокровенные желания, видеть музыку и понимать ее материальную силу. При чтении этого рассказа вспомнились строки из стихотворения Валентина Сидорова "Вивекананда":
"Пойдут дожди, пойдут дожди, терпенье...
Но не хватает нам искусства ждать."
Так что будем учиться искусству ожидания и будем учиться превращать наши мечты в животворящие дожди.
А пока - почитайте.

Редактор

Диковинное диво

Рэй Брэдбери

Перевод Л. Жданова

В один не слишком хмурый и не слишком погожий, не слишком студеный и не слишком знойный день по пустынным горам с суматошной скоростью катил допотопный, потрепанный "форд". От лязга и скрежета его металлических частей взмывали вверх трясогузки в рассыпающихся облачках пыли. Уползали с дороги ядовитые ящерицы. С шумом и грохотом форд все глубже вторгался в дремучую глухомань.
Старина Уилл Бентлин оглянулся назад с переднего сиденья и крикнул:
- Сворачивай!
Круто переложив руль, Боб Гринхилл бросил машину за рекламный щит. И тотчас оба повернулись. Они глядели на дорогу, выставив головы над гармошкой сложенного верха, и заклинали сложенную пыль:
- Успокойся! Ложись! Ну, пожалуйста!
И пыль осела.
Как раз вовремя.
- Пригнись!
Мимо них с таким видом, словно прорвался сквозь все девять кругов ада, прогрохотал мотоцикл. Над лоснящимся смазкой рулем в стремительном броске навстречу ветру сгорбилась фигура-человек с иссеченным складками, чрезвычайно неприятным лицом, в защитных очках, насквозь прожаренный солнцем. Рычащий мотоцикл и человек промчались по дороге. Старики выпрямились в своей машине, перевели дух.
- Счастливого пути, Нед Хоппер, - сказал вслед мотоциклу Боб Гринхилл.
- Почему? - спросил Уилл Бентлин. - Почему он всегда как хвост тянется за нами
- Уилли-Уильям, раскинь мозгами, - ответил Гринхилл. Мы же его удача, его козлы отпущения. Зачем ему упускать нас, если погоня за нами делает его богатым и счастливым, а нас бедными и умудренными?
И они с невеселой улыбкой поглядели друг на друга. Чего не сделала с ними жизнь, сделали размышления о ней. Тридцать лет прожито вместе под знаком отказа от насилия, то есть от труда. "Чувствую, жатва скоро", - говаривал Уилли, и они покидали город, не дожидаясь, когда созреет пшеница. Или: "Вот-вот яблоки начнут осыпаться!" И они отправились миль этак на триста - чего доброго, угодит в голову.
Повинуясь руке Роберта Гринхилла, машина медленно, словно укрощенная лавина, сползла обратно на дорогу.
- Уилли, дружище, не падай духом.
- Я уже давно перестал падать духом, - сказал Уилл. - Теперь мной владеет дух примирения.
- Примирения с чем?
- Что мне сегодня попадется клад - сундук консервов и ни одного ключа для консервных банок. А завтра - тысяча ключей и ни одной банки бобов.
Боб Гринхилл слушал, как мотор беседует сам с собой под капотом: словно старик шамкает о бессонных ночах, дряхлых костях, истертых до дыр сновидениях.
- Невезение не может длиться бесконечно, Уилли.
- Ясное дело, однако оно старается изо всех сил. Мы с тобой продаем галстуки, а кто через улицу сбывает такой же товар на десять центов дешевле?
- Нед Хоппер.
- Мы находим золотую жилу в Тонопа, кто первым подает заявку?
- Старина Нед.
- Всю жизнь льем воду на его мельницу, не так, что ли?
Теперь уже поздно замышлять что-нибудь для себя, что не пошло бы в прок ему.
- Самое время, - возразил Боб, уверенно ведя машину. Только вся беда в том, что ни ты, ни я, ни Нед, никто из нас до сих пор точно не знает, что же нам, собственно, надо. Мы мотались по всем этим городам-химерам, высматривали, хватали. И Нед высматривает и хватает. А ведь это ему вовсе не надо, он потому и старается загрести, что мы стремимся. Загребет, но только мы унесем ноги, как и он все бросает и тянется за нами, надеется еще какой-нибудь хлам раздобыть. Вот увидишь, в тот день, когда мы поймем, что нам нужно, Нед шарахнется от нас прочь раз и навсегда. А впрочем, черт с ним! Боб Гринхилл вдохнул свежий, как утренняя роса, воздух, струившийся над ветровым стеклом. Все равно здорово. Небо. Горы. Пустыня и...
Он осекся.
Уилл Бентлин взглянул на него.
- Что случилось?
- Почему-то... - Боб Гринхилл вытаращил глаза, а его дубленные руки сами медленно повернули баранку, - мы должны свернуть с дорого... "Форд" содрогнулся, переваливая через обочину. Они плюхнулись в канаву, в пыль, вынырнули и очутились на поднятом над пустыней сухом мысу. Боб Гринхилл, словно в трансе, повернул ключ зажигания. Старик под капотом перестал сетовать на бессонницу и задремал.
- Объясни, почему ты это сделал? - спросил Уилл Бентлин.
Боб Гринхилл недоверчиво смотрел на баранку, стиснутую его руками, проявившими вдруг такую интуицию.
- Что-то заставило меня. Зачем? - Он поднял глаза. Он расслабился, и взгляд его перестал быть напряженным. - Вероятно, только затем, чтобы полюбоваться этим видом. Отличный вид. Все как миллиард лет назад.
- Не считая города, - сказал Уилл Бентлин.
- Города? - повторил Боб.
Он повернулся. Вот пустыня, и вдали горы цвета львиной шкуры, и совсем, совсем далеко, взвешенное в волнах горячего утреннего песка и света, плавало некое видение, неопределенный набросок города.
- Это не Феникс, - сказал Боб Гринхилл. - До Феникса девяносто миль. А других городов поблизости нет.
Уилл Бентлин зашуршал лежащей на коленях картой. Проверил:
- Верно... нет других городов.
- Сейчас лучше видно! - воскликнул вдруг Боб Гринхилл. Они поднялись в полный рост над запыленным ветровым стеклом, глядя вперед, подставив ласковому ветру иссеченные лица.
- Постой, Боб. Знаешь, что это? Мираж! Ясное дело! Особенное сочетание света, атмосферы, неба, температуры. Город где-нибудь за горизонтом. Видишь, как он колышется и становится то темнее, то ярче? Он отражается в небе, как в зеркале, и возвращается вниз как раз тут, так что мы его видим. Мираж, чтоб мне лопнуть!
- Такой огромный?
Уилл Бентлин смерял взглядом город, который в этот самый миг из-за порыва ветра и песчаной зыби стал еще выше и отчетливее.
- Всем миражам мираж! Это не Феникс. И не Санта-Фе, и не Аламогордо.
Погоди... И не Канзас-Сити...
- Еще бы, до него отсюда...
- Верно. Да ты погляди на эти дома. Высоченные! Самые высокие в мире. Во всем свете только в одном месте есть такие.
- Ты хочешь сказать... Нью-Йорк?
Уилл Бентлин медленно кивнул, И оба молча продолжали рассматривать мираж. В свете утренней зари город, высокий, сверкающий, виднелся как на ладони.
- Да, - вымолвил, наконец, Боб. - Здорово!
- Здорово, - подтвердил Уилл.
- Но, - чуть погодя добавил он шепотом, словно боясь, что город услышит, - что он тут делает, в Аризоне? В трех милях от дома, невесть где?
Боб Гринхилл смотрел и говорил:
- Уилли, дружище, никогда не задавай природе вопросов. Ей не до тебя, знай себе сидит, занята своим делом. Скажем, что радиоволны, радуги, северные сияния и все такое прочее-в общем, какая-то чертовщина сделала этакий огромный снимок Нью-Йорка и проявила его тут, за тысячи миль, только для нас и как раз в это утро, когда мы нуждаемся в поднятии духа.
- Не только для нас. - Уилл повернул голову вправо. - Погляди-ка!
Немая ленточка странствий отпечаталась на зернистой пыли скрещенными черточками, Углами и другими таинственными знаками.
- Следы шин, - сказал Боб Гринхилл. - Знать немало машин сворачивает сюда.
- Ради чего, Боб? - Уилл Бентлин выпрыгнул из машины, опустился на землю, топнул по ней, повернулся, упал на колени и коснулся земли внезапно и сильно задрожавшими пальцами. - Ради чего, ради чего? Чтобы посмотреть мираж? Так точно! Чтобы посмотреть мираж!
- Ну?
- Ты только представь себе! - Уилл выпрямился и загудел как мотор. - Рррррр! - Он повернул воображаемую баранку. Затрусил вдоль машинного следа. - Рррррр! - Ииииии! Торможу! Роберт, Боб, понимаешь, на что мы напали?! Глянь на восток! Глянь на Запад! Это же единственное на много миль место, где можно свернуть с дороги и сидеть любоваться!
- Это неплохо, что люди понимают толк в красоте...
- Красота, красота! Кто владелец этого участка?
- Государство, надо полагать...
- Не надо! Мы владельцы, ты и я! Разбираем лагерь, подаем заявку, приступаем к разработкам, и по закону участок наш... Верно?
- Стой! - Боб Гринхилл впился взглядом в пустыню и удивительный город вдали. Иначе говоря, ты собираешься... разрабатывать мираж?
- В самое яблочко угодил! Разрабатывать мираж!
Роберт Гринхилл вылез из машины и обошел вокруг нее, разглядывая расписанную следами землю.
- И мы можем это сделать?
- Можем ли? Извините, что я напылил!
В следующий миг Уилл Бентлин уже вколачивал в землю палаточные колья, тянул веревку.
- Вот отсюда и до сих пор простирается золотой прииск, мы промываем золото. Это корова - мы ее доим. Это море денег - мы купаемся в нем!
Нырнув в машину, он выбросил из нее несколько ящиков и извлек большой лист картона, который некогда извещал о продаже дешевых галстуков. Перевернул его, вооружился кистью и принялся выводить буквы.
- Уилли, - сказал его товарищ, - кто же станет платить за то, чтобы посмотреть на какой-то дешевый, старый...
- Мираж? Поставь забор, объяви людям, что просто так они ничего не увидят, и им сразу загорится. Вот!
Он поднял на руках объявление.

СЕКРЕТНОЕ ДИВО - МИРАЖ
ТАИНСТВЕННЫЙ ГОРОД
25 центов с машин
С мотоциклов гривенник

- Как раз машина идет. Теперь гляди!
- Уильям!
Но Уилл уже бежал к дороге с поднятым плакатом.
- Эй! Смотрите! Эй!
Машина проскочила мимо, точно бык, игнорирующий матадора. Боб зажмурился, чтоб не видеть, как пропадает улыбка на лице Уилла. И вдруг - упоительный звук.
Визг тормозов.
Машина дала задний ход. Уилл бежал ей навстречу, размахивая, показывая.
- Извольте, сэр! Извольте, мэм! Секретное Диво Мираж! Таинственный город! Заезжайте сюда!
Ничем не примечательный участок исчертило сперва просто множество, а затем вдруг несчетное множество следов колес. Огромное облако пыли повисло в жарком мареве под сухим мысом. Стоял сплошной гул прибывающих автомашин, которые занимали свое место в ряду - тормоза выжаты, моторы заглушены, дверцы захлопнуты. разные машины из разных мест, а в машинах люди, тоже разные, как полагается быть людям, ехавшим кто куда, и вдруг их что-то притянуло, как магнит: поначалу все и говорили разом, но затем постепенно смолкали перед лицом того, что являла им пустыня. Ветер тихонько гладил лица, теребил волосы женщин и расстегнутые воротники мужчин. Люди долго сидели в машинах или стояли на краю мыса, ничего не говоря; наконец один за другим стали поворачивать. Вот первая машина покатила обратно мимо Боба и Уилла; сидящая в ней женщина с благодарностью кивнула им.
- Спасибо! Действительно самый настоящий Рим!
- Как она сказала: "Рим" или "дым"? - спросил Уилл.
Вторая машина заколесила к выходу.
- Ничего не скажешь! - Водитель высунулся и пожал руку Бобу. - Так и чувствуешь себя французом.
- Французом!? - закричал Боб.
Оба подались вперед, навстречу третьей машине. За рулем, качая головой, сидел старик.
- В жизни не видел ничего подобного. Подумать только: туман, все как положено, Вестминстерский мост, даже лучше, чем на открытке, и Большой Бен поодаль. Как вы этого достигаете? Боже храни вас. Премного обязан.
Окончательно сбитые с толку, они пропустили машину со стариком, медленно повернулись и устремили взгляды туда, где колебался полуденный зной.
- Большой Бен? - произнес Уилл Бентлин. - Вестминстерский мост?.. Туман?
- Чу, что это, кажется там, за краем земли, совсем тихо, почти не слышно (да слышно ли? - они приставили к ушам ладони) трижды пробили огромные часы? И кажется, ревуны окликают суда на далекой реке и судовые сирены гудят в ответ?
- Чувствуешь себя французом? - шептал Роберт. - Большой Бен? Дым? Рим? Разве это Рим, Уилл?
Ветер переменился. Струя жаркого воздуха взмыла вверх, извлекая перезвон из невидимой арфы. Что это, никак туман затвердел, образуя серые каменные монументы? Что это, никак солнце водрузило золотую статую на выросшую глыбу чистого снежного мрамора?
- Как... - заговорил Уильям Бентлин, - каким образом все меняется? Откуда здесь четыре, пять городов? Мы говорили кому-нибудь, какой город они увидят? Ну держись, Боб, держись!
Они перевели взгляд на последнего посетителя, который стоял один на краю сухого мыса. Сделав знак товарищу, чтобы тот молчал, Боб подошел беззвучно к платному посетителю и остановился сбоку, чуть позади. Это был мужчина лет пятидесяти, с энергичным загорелым лицом, ясными, добрыми, живыми глазами, тонкими скулами, выразительным ртом. У него был такой вид, словно он в жизни немало путешествовал, не одну пустыню пересек в поисках заветного оазиса. Он напоминал одного из тех архитекторов, которые бродят среди строительного мусора возле своих творений, глядя, как железо, металл, стекло взмывает кверху, заслоняя свободный клочок неба. У него было лицо зодчего, глазам которого вдруг, в одно мгновение, предстало, простершись на весь горизонт, совершенное воплощение давней мечты. Внезапно, будто и не замечая стоящих рядом Уильяма и Боба, незнакомец заговорил тихим, спокойным, задумчивым голосом. Он говорил о том, что видел и чувствовал:
- В Ксанадупуре...
- Что? - спросил Уильям.
Незнакомец чуть улыбнулся и, не отрывая глаз от миража, стал тихо читать по памяти:

В Ксанадупуре чудо-парк
Велел устроить Кублахан.
Там Альф, священная река,
В пещерах, долгих как века,
Текла в кромешный океан.

Его голос угомонил ветер, и ветер гладил двоих стариков, так что они совсем присмирели:

Десяток плодородных верст
Властитель стенами обнес
И башнями огородил.
Ручьи змеистые журчали,
Деревья ладан источали,
И древний, как вершины, лес
В зеленый лиственный навес
Светила луч ловил.

Уильям и Боб смотрели на мираж и в золотой пыли видели все, о чем говорил незнакомец. Гроздья минаретов из восточной сказки, купола, стройные башенки, которые выросли на волшебных посевах цветочной пыльцы из Гоби, россыпи запекшейся гальки на берегах благодатного Евфрата, Пальмира - еще не руины, только лишь построенная, новой чеканки, не тронутая прошедшими годами, вот окуталась дрожащим маревом, вот-вот улетит совсем...
Видение озарило счастьем преобразившееся лицо незнакомца, и отзвучали последние слова:
Воистину диковинное диво -
Пещерный лед и солнца переливы.
Незнакомец смолк.
И тишина в душе у Боба и Уилла стала еще глубже.
Незнакомец мял в дрожащих руках бумажник, глаза его увлажнились.
- Спасибо, спасибо...
- Вы уже заплатили, - напомнил Уильям.
- Будь у меня еще, я бы все вам отдал.
Он стиснул руку Уильяма, оставил в ней пятидолларовую бумажку, вошел в машину, в последний раз посмотрел на мираж, сел, торопливо прогрел мотор и уехал с просветленным лицом и умиротворенными глазами.
Роберт сделал несколько шагов вслед за машиной. Он был потрясен.
Вдруг Уильям взорвался, взмахнув руками, гикнул, щелкнул каблуками, закружился на месте.
- Аллилуйя! Роскошная жизнь! Полная чаша! Ботиночки со скрипом! Загребай горстями!
Но Роберт сказал:
- По-моему, мы должны отказаться.
Уильям перестал плясать.
- Что?
Роберт устремил пристальный взгляд в пустыню.
- Разве же этим можно овладеть. Вон как далеко до него. Допустим, мы подали заявку на участок, но... Мы даже не знаем, что это такое.
- Как не знаем: Нью-Йорк и...
- Ты когда-нибудь бывал в Нью-Йорке?
- Всегда мечтал... Никогда не бывал.
- Всегда мечтал, никогда не бывал. - Боб медленно кивнул. - Так и они. Слышал: Париж. Рим. Лондон. Или тот последний: Ксанадупур. Ах, Уилли, да мы тут напали на такое. Удивительное, большое. Боюсь, мы только все испортим.
- Постой, но ведь мы никому не отказываем, верно?
- Почем ты знаешь? Может быть четвертак кому-то и не по карману. Неверно это, чтобы с искусственными правилами подходить к естественному. Погляди и скажи, что я не прав.
Уильям поглядел. Теперь город был похож на тот самый, первый в его жизни город, увиденный им, когда однажды поутру мать повезла его с собой на поезде. Они ехали по зеленому ковру степи, и вот впереди крыша за крышей, башня за башней, над краем земли стал подниматься город, испытующе глядя на него, следя как он подъезжает все ближе. Город - такой невиданный, такой новый и в то же время старый, такой пугающий и чудесный...
- По-моему, - сказал Боб, - оставим себе ровно столько, сколько нужно, чтобы купить бензину на неделю, а остальные деньги положим в первую же церковную кружку. Этот мираж, он как чистый прозрачный родник, к которому припадают жаждущие. Умный человек зачерпнет стакан, освежится глотком и поедет дальше. А если мы останемся и примемся сооружать плотины, замыслим все присвоить...
Уильям, глядя вдаль сквозь шелестящие вихри пыли, попытался смириться, согласится:
- Раз ты так говоришь...
- Не я, весь здешний край говорит.
- А вот я скажу другое!
Они подскочили и обернулись.
На косогоре над дорогой стоял мотоцикл. В радужных пятнах бензина, в громадных очках, с коркой грязи на щетинистых щеках, верхом на мотоцикле сидел человек, источая столь знакомую заносчивость и высокомерие.
- Нед Хоппер!
Нед Хоппер улыбнулся своей самой ядовито-благожелательной улыбкой, отпустил тормоза и съехал вниз, к своим старым приятелям.
- Ты... - произнес Боб.
- Я! Я! Я! - громко смеялся, запрокинув голову. Нед Хоппер и трижды стукнул по кнопке сигнала. - Я!
- Тихо! - вскрикнул Боб. - Разобьешь, это же как зеркало.
- Что как зеркало?
Уильям, заразившись тревогой Боба, беспокойно посмотрел на горизонт над пустыней.
Мираж затрепетал, задрожал, затуманился - и снова гобеленом расстелился в воздухе.
- Ничего не вижу! Признавайтесь, что вы тут затеяли, ребята? - Нед уставился на испещренную следами землю. - Я двадцать миль отмахал, прежде чем догадался, что вы спрятались где-то позади. Э, говорю себе, разве так поступают старые добрые друзья, которые в сорок седьмом указали мне на золотую жилу, а в пятьдесят пятом подарили этот мотоцикл. Сколько лет помогаем друг другу, и вдруг какие-то секреты от старины Неда. И я завернул назад. Полдня следил за вами с той вон горы. - Нед приподнял бинокль, висевший на его грязной куртке.
- Я ведь умею читать по губам: вы не знали? Точно! Видел, как сюда заворачивали все эти машины, видел денежки. Да у вас тут настоящий театр!
- Убавь голос, - предостерег его Роберт. - До свидания.
Нед приторно улыбнулся. - Как, вы уезжаете? Жалко. Хотя вообще-то можно понять ваше желание покинуть мой участок.
- Твой! - закричали Боб и Уильям, спохватились и дрожащим шепотом повторили: - Твой?
Нед усмехнулся. - Я как увидел ваши дела, махнул прямиком в Феникс. Видите этот документик, который торчит из моего заднего кармана?
В самом деле, аккуратно сложенная бумажка.
Уильям протянул руку.
- Не доставляй ему этого удовольствия, - сказал Роберт.
Уильям отдернул руку.
- Ты хочешь внушить нам, будто подал заявку на участок?
Нед затаил улыбку в своих глазах.
- Хочу, не хочу. Допустим, я соврал - все равно я на своем мотоцикле доберусь до Феникса быстрее, чем вы на вашей колымаге.
Нед оглянул окрестности в свой бинокль.
- Так что лучше выкладывайте все денежки, какие получили с двух часов дня, когда я подал заявку, с того часа вы находились на чужой земле, то есть на моей.
Роберт швырнул монеты в пыль. Нед Хоппер бросил небрежный взгляд на блестящий мусор. - Монета правительства Соединенных Штатов! Лопни мои глаза, ведь ничегошеньки нет, а глупые кролики все равно тащат денежки.
- Роберт медленно повернулся лицом к пустыне.
- Ты ничего не видишь?
Нед Фыркнул.
- Ничего, и ты это знаешь!
- А мы видим! - закричал Уилли. - Мы...
- Уилл, - сказал Роберт.
- Но, Боб!.. Роберт!..
- Там нет ничего. Он прав. - Боб мигнул.
Под барабанную дробь моторов к ним приближались еще машины.
- Извините, джентльмены, мое место в классе! - Нед метнулся к дороге, размахивая руками. - Извольте, сэр, мэм! Сюда! Сюда! Деньги вперед!
- Почему? - Уильям проводил взглядом орущего Неда Хоппера. - Почему мы позволяем ему это делать?
- Погоди, - сказал Роберт кротко. - Ты увидишь.
Они отошли в сторону, пропуская чей-то "форд", чей-то "бьюик", чей-то устаревший "мун".

Сумерки. На горе, метрах в двухстах над "Кругозором Таинственного города Миража", Уильям Бентлин и Роберт Гринхилл поджарили и начали ковырять вилками скудный ужин: свинины считай что и нет, одни бобы. Время от времени Боб наводил видавший виды театральный бинокль на то, что происходит внизу.
- Тридцать клиентов с тех пор, как мы уехали, - сказал он. - Ничего, скоро придется закрывать. Десять минут, и солнце совсем уйдет.
Уильям смотрел на одинокий боб, надетый на вилку.
- Нет, ты мне скажи: почему? Почему всякий раз, как нам повезет, Нед Хоппер тут как тут?
Боб хукнул на стекла бинокля и протер их рукавом.
- Потому, дружище Уилл, что мы с тобой чистые души. Вокруг нас сияние. И злодеи мира сего, как завидят его, радуются: "Эге, не иначе там ходят этакие милые, простодушные сосунки". И летят со всех ног к нам, погреть руки. Как тут быть?.. Не знаю. Разве что погасить сияние.
- Да ведь не хочется, - задумчиво произнес Уильям, грея ладони над костром. - Просто я надеялся, что, наконец, настала наша пора. Такой тип, этот Нед Хоппер, только брюхом живет, и когда его гром разразит?
- Когда? - Боб ввинтил линзы бинокля себе в глаза. - Уже, уже разразил! Позор маловерам!
Уильям вскочил на ноги рядом с ним. Они поделили бинокль, каждому по окуляру.
- Гляди! И Уильям, приставив глаз к биноклю, крикнул:
- Семь верст до небес!
- И все лесом!
Еще бы, такое зрелище! Нед Хоппер переминался с ноги на ногу возле машины. Сидящие в ней люди энергично жестикулировали. Он вручил им деньги. Машина ушла. И к ним на гору донеслись приглушенные расстоянием горестные вопли Неда.
Уильям ахнул. Он возвращает деньги! Гляди, чуть не подрался с вон тем... А тот грозит ему кулаком! Нед ему тоже возвращает деньги! Гляди, еще нежное прощание... Еще!
- Так его! - ликовал Боб, прильнув к своей половине бинокля.
И вот уже все машины катят прочь в облаке пыли. Старина Нед исполнил какую-то яростную чечетку, хватил оземь свои очки, сорвал плакат, ужасающе выругался.
- Во дает! - задумчиво произнес Роберт. - Не хотел бы я услышать такие слова. Пошли, Уилли!
Не дожидаясь, когда Уильям Бентлин и Роберт Гринхилл спустятся на своей машине к повороту на Таинственный город, разъяренный Нед Хоппер как пуля вылетел с мыса. Злобные крики, рев мотоцикла, разрисованный картон бумерангом взлетел в воздух и со свистом пронесся у самого уха Боба. Нед уже скрылся в облаке дробного грохота, когда плакат плавно опустился на землю. Уильям поднял его и вытер.
Сумерки сгустились, солнце прощалось с далекими вершинами, край затаился и смолк. Нед Хоппер исчез, и двое остались одни на опустевшем мысу, среди исчерпавших пыль колесных следов, глядя на пески и загадочный воздух.
- Нет, нет!.. - произнес Уильям. - Боюсь, что да, - отозвался Боб.
Чуть окрашенная в розовое золото заходящим солнцем, пустыня была пуста. Мираж пропал. Два-три пылевых вихря кружили, рассыпаясь у горизонта, и только.
Глубокий стон выразил все разочарование Уильяма.
- Это он сделал! Нед! Нед Хоппер, возвращайся, ты!.. Все испортил, негодяй! Чтоб тебе света не видать! - Он осекся. Боб, как ты можешь?.. Стоит, хоть бы ему что!
Роберт грустно улыбнулся.
- А мне его жаль, жаль Неда Хоппера.
- Жаль?!
- Он так и не увидел того, что видели мы. Не увидел того, что видел любой. Даже на миг не поверил. А ведь неверие заразительно. Оно и к другим пристает.
Уильям внимательно оглядел пустынный край.
- По-твоему, в этом все дело?
- Кто его знает. - Роберт покачал головой. - Одно несомненно: когда люди сворачивали сюда, они видели город, города, мираж, называй как хочешь. Но попробуй разглядеть что-то, когда тебе все заслоняют. Неду Хопперу не надо было даже руки поднимать, чтобы закрыть своей лапищей солнце. В ту же минуту театр - двери на замок.
- А нельзя... - Уильям помялся, - нельзя нам снова открыть его? Что? Что нужно сделать, чтобы оживить такую штуковину?
Они окинули взглядом пески, горы, редкие одинокие облачка, притихшее бездыханное небо.
- Если глядеть уголком глаза, не прямо, а как бы невзначай, ненароком...
И они стали смотреть на ботинки, на руки, на пыльные камни под ногами. Наконец Уильям буркнул:
- А точно ли это? Что мы чистые души?
Роберт усмехнулся.
- Конечно, не такие чистые, как дети, которые побывали здесь сегодня и видели все, чего им хотелось, и не как те взрослые простые люди, которые родились среди золотистых полей и милостью божьей странствуют по свету, оставаясь в душе детьми. Нет, Уилли, мы с тобой ни те, ни другие, ни малые, ни взрослые дети. Но и у нас есть достоинство: мы радуемся жизни. Знаем, что такое прозрачное утро на пустынной дороге, знаем, как рождаются и гаснут звезды в небесах. А старина Нед, он давным-давно перестал радоваться. Как не пожалеть, когда представишь его сейчас: мчится на своем мотоцикле, и так всю ночь, весь год...
Кончив говорить, Роберт заметил, что Уильям потихоньку ведет глазами в сторону пустыни. И он тихонько прошептал:
- Видишь что-нибудь?...
Уильям вздохнул.
- Нет, может быть... завтра...
На шоссе показалась одинокая машина.
Они переглянулись. Глаза их вспыхнули исступленной надеждой. Но руки не поднимались и рот не открывался, чтобы крикнуть. Они стояли молча, держа перед собою разрисованный плакат.
Машина пронеслась мимо.
Они проводили ее молящими глазами.
Машина затормозила. Дала задний ход. В ней сидели мужчина, женщина, мальчик и девочка. Мужчина крикнул:
- Уже закрыли на ночь?
- Ни к чему... - заговорил Уильям.
- Он хочет сказать: деньги нам ни к чему! - перебил его Роберт. - Последние клиенты сегодня, к тому же целая семья. Бесплатно! За счет фирмы!
- Спасибо, приятель, спасибо!
Машина, рявкнув, въехала на площадку кругозора.
Уильям стиснул локоть Роберта.
- Боб, какая муха тебя укусила? Огорчить детишек, такую славную семью!
- Помалкивай, - ласково сказал Роберт. - Пошли.
Дети выскочили из машины. Мужчина и его жена выбрались на волю и остановились, освещенные вечерней зарей. Небо было сплошь золотое с голубым отливом. Где-то в песчаной дали пела птица.
- Смотри, - сказал Роберт.
И они подошли к семье, которая стала в ряд, глядя на пустыню.
Уильям затаил дыхание.
Мужчина и его жена неловко прищурились, всматриваясь в сумрак.
Дети ничего не говорили. Их выпуклые глаза впитали в себя чистый отсвет заката.
Уильям прокашлялся.
- Уже поздно. Кхм... Плохо видно...
Мужчина хотел ответить, но его опередил мальчик:
- А мы видим... здорово!
- Да... Да! - поддержала девочка, вытянув руку. - Вон там!
Мать и отец проследили взглядом за ее рукой, точно это могло помочь, и...
- Боже, - воскликнула женщина, - на миг и мне почудилось... но теперь... хотя... Ну да, вот оно!
Мужчина впился глазами в лицо женщины, что-то прочел на нем, сделал мысленный оттиск и наложил его на пустыню и воздух над пустыней.
- Да, - проговорил он, наконец, - конечно же.
Уильям посмотрел на них, на пустыню, на Роберта: тот улыбнулся и кивнул.
Лица отца, матери, дочери, сына светились.
- О, - прошептала дочь, - неужели это правда?
Отец кивнул, озаренный видением, которое было на грани зримого и за гранью постижимого. И он сказал так, словно стоял один в огромном заповедном храме:
- Да. И клянусь... это прекрасно.
Уильям уже начал поднимать голову, но Роберт прошептал;
- Не спеши. Сейчас появится. Потерпи немного, не спеши, Уилл.
И тут Уильям сообразил, что надо сделать.
- Я... я стану вместе с детьми, - сказал он.
И он медленно прошел вперед и остановился за спиной мальчика и девочки. Так он долго стоял, точно между двумя жаркими огнями в студеный вечер, и они согрели его, и он боялся дышать и, наконец, медленно поднял глаза, осторожно направляя взгляд на вечернюю пустыню и воображаемый сумеречный город.
И легком облаке летучей пыли, из которой ветер лепил смутные башни, шпили, минареты, увидел мираж.
Он ощутил на шее, совсем рядом, дыхание Роберта, который шептал, словно разговаривая сам с собой:

Поистине... диковинное диво -
Пещерный лед и солнца переливы...

И город явился.

Пришло время дождей

Рэй Брэдбери

Перевод Татьяна Шинкарь

В этот вечер мистер Терль, хозяин отеля, и его единственные постояльцы, мистер Смит и мистер Фермли,- оба словно сухие листья табака, и даже пахли они сухим табаком,- засиделись на длинной веранде, опоясывающей дом. Раскачиваясь в скрипучих креслах-качалках, они ловили ртами раскаленный воздух и пытались движением качалок всколыхнуть застывший зной.

- Мистер Терль, вот было бы здорово, если бы вы вдруг... как-нибудь... взяли да и купили установку для охлаждения воздуха... Мистер Терль даже не открыл смеженных век. - Откуда мне взять деньги на это? - ответил он наконец после долгой паузы.

Оба постояльца слегка порозовели от стыда - вот уже двадцать лет, как они живут в отеле и ничего не платят мистеру Терлю. Снова воцарилось молчание. Мистер Фермли печально вздохнул. - А почему бы нам всем не махнуть отсюда в какой-нибудь приличный городишко, где нет такой адской жары?

- Найдется ли охотник купить мертвый отель в этом пропащем месте? - ответил мистер Терль.- Нет, останемся здесь и подождем двадцать девятого января. Скрип качалок смолк.

29 января. Единственный день в году, когда здесь действительно идут дожди. - В таком случае ждать осталось недолго,- сказал мистер

Смит, взглянув на карманные часы, они блеснули на ладони, словно желтая луна.- Еще каких-нибудь два часа и девять минут, и наступит долгожданное двадцать девятое января. А на небе ни облачка.

- Сколько я себя помню, двадцать девятого всегда приходили дожди.- Мистер Терль умолк, сам удивившись, как громко прозвучал его голос.- Если они в этом году и запоздают на денек, я не стану роптать и гневить бога.

Мистер Фермли судорожно проглотил слюну и обвел взглядом пустой горизонт - с востока на запад, до самых дальних гор. - Интересно, вернется сюда золотая лихорадка?.. - Золота здесь больше нет,- ответил мистер Смит.- И что еще хуже, нет дождей. Их не будет ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра. Не будет весь год.

Три старых человека смотрели на яркую, как солнце, луну, которая прожгла дыру в черном пустом небосводе. Снова медленно, нехотя заскрипели качалки.


Легкий утренний ветерок зашелестел закудрявившимися от зноя листами отрывного календаря, который висел на облупившейся стене отеля.

Трое стариков, перекидывая через костлявые плечи подтяжки, босиком спустились вниз и, щурясь от солнца, посмотрели на пустой горизонт.

- Двадцать девятое января... - Ни единой милосердной капли дождя... - Все еще впереди, день только начинается. - У кого впереди, а у кого и позади,- проворчал мистер Фермли и, повернувшись, исчез в доме.

Целых пять минут понадобилось ему, чтобы через путаницу лестниц и коридоров добраться до своей комнаты и раскаленной как печь постели.

В полдень в дверь осторожно просунулась голова мистера Терля. - Мистер Фермли?..

- Проклятые старые кактусы! Это мы с вами...- произнес мистер Фермли, не поднимая головы с подушки; издали казалось, что его лицо вот-вот рассыплется в сухую пыль, которая осядет на шершавые доски пола.- Но даже кактусам, черт побери, нужна хотя бы капля влаги, чтобы выжить в этом пекле. Заявляю вам, что не встану до тех пор, пока не услышу шум дождя, а не эту дурацкую птичью возню на крыше.

- Молитесь богу и готовьте зонтик, мистер Фермли,- сказал мистер Терль и осторожно на цыпочках вышел. Под вечер по крыше слабо застучали редкие капли. Мистер Фермли, не поднимаясь, слабым голосом крикнул в окно: - Нет, это не дождь, мистер Терль. Я знаю, вы поливаете крышу из садового шланга. Благодарю, но не тратьте понапрасну сил.

Шум на крыше прекратился. Со двора донесся печальный протяжный вздох...

Огибая угол дома, мистер Терль увидел, как оторвался и упал в серую пыль листок календаря.

- Проклятое двадцать девятое января! - услышал он голос сверху.- Еще целых двенадцать месяцев!

x x x

В дверях отеля появился мистер Смит, но спустя мгновенье скрылся. Затем он появился снова с двумя помятыми чемоданами в руках. Он со стуком опустил их на пол веранды.

- Мистер Смит! - испуганно вскричал мистер Терль.- После двадцати лет? Вы не можете этого сделать!

- Говорят, в Ирландии весь год идут дожди,- сказал мистер Смит.- Найду там работу. То ли дело бегать весь день под дождем.

- Вы не должны уезжать, мистер Смит! - Мистер Терль лихорадочно искал веские доводы и наконец выпалил: - Вы задолжали мне девять тысяч долларов!

Мистер Смит вздрогнул как от удара, и в глазах его отразились неподдельная боль и обида.

- Простите меня,- растерянно пролепетал мистер Терль и отвернулся.- Я и сам не знаю, что говорю. Послушайтесь моего совета, мистер Смит, поезжайте-ка лучше в Сиэтл. Там каждую неделю выпадает не менее пяти миллиметров осадков. Но, прошу вас, подождите до полуночи. Спадет жара, станет легче. А за ночь вы доберетесь до города.

- Все равно за это время ничего не изменится. - Не надо терять надежду. Когда все потеряно, остается надежда. Надо всегда во что-то верить. Побудьте со мной, мистер Смит. Можете даже не садиться, просто стойте вот так и думайте, что сейчас придут дожди. Сделайте это для меня, и больше я ни о чем вас не попрошу.

В пустыне внезапно завертелись крохотные пыльные вихри, но тут же исчезли. Мистер Смит обвел взглядом горизонт.

- Если не хотите думать о дождях, думайте о чем угодно. Только думайте.

Мистер Смит застыл рядом со своими видавшими виды чемоданами. Прошло пять-шесть минут. В мертвой тишине слышалось лишь громкое дыхание двух мужчин.

Затем мистер Смит с решительным видом нагнулся и взялся за ручки чемоданов.

И тут мистер Терль вдруг прищурил глаза, подался вперед и приложил ладонь к уху.

Мистер Смит замер, не выпуская из рук чемоданов. С гор донесся слабый гул, глухой еле слышный рокот. - Идет гроза! - свистящим шепотом произнес мистер Терль. Гул нарастал; у подножия горы появилось облачко. Мистер Смит весь вытянулся и даже поднялся на носках.

Наверху, словно воскресший из мертвых, приподнялся и сел на постели мистер Фермли.

Глаза мистера Терля жадно вглядывались вдаль. Он держался за деревянную колонну веранды и был похож на капитана судна, которому почудилось, что легкий тропический бриз вдруг откуда-то донес аромат цитрусовых и прохладной белой сердцевины кокосового ореха. Еле заметное дыханье ветерка загудело в воспаленных ноздрях, как ветер в печной трубе. - Смотрите! - воскликнул он.- Смотрите! С ближайшего холма катилось вниз облако, отряхивая пыльные крылья, гремя и рокоча. С гор в долину с грохотом, скрежетом и стоном съезжал автомобиль - первый за весь этот месяц автомобиль!

Мистер Терль боялся оглянуться на мистера Смита. А мистер Смит посмотрел на потолок и подумал в эту минуту о бедном мистере Фермли.

Мистер Фермли выглянул в окно только тогда, когда перед отелем с громким выхлопом остановилась старая разбитая машина. И в том, как в последний раз выстрелил, а затем заглох ее мотор, была какая-то печальная окончательность. Машина, должно быть, шла издалека, по раскаленным желто-серым дорогам, через солончаки, ставшие пустыней еще десятки миллионов лет назад, когда отсюда ушел океан. И теперь этот старый, расползающийся по швам автомобиль выпуска 1924 года, кое-как скрепленный обрывками проволоки, которая торчала отовсюду как щетина на небритой щеке великана, с откинутым брезентовым верхом,- он размяк от жары, как мятный леденец, и прилип к спинке заднего сиденья, словно морщинистое веко гигантского глаза,- этот старый разбитый автомобиль в последний раз вздрогнул и испустил дух.

Старая женщина за рулем терпеливо ждала, поглядывая то на мужчин, то на отель, и словно бы говорила: "Простите, но мой друг тяжко занемог. Мы знакомы с ним очень давно, и теперь я должна проститься с ним и проводить в последний путь". Она сидела неподвижно, словно ждала, когда уймется последняя легкая дрожь, пробегавшая еще по телу автомобиля, и наступит то полное расслабление членов, которое означает неумолимый конец. Потом еще с полминуты женщина оставалась неподвижной, прислушиваясь к умолкшей машине. От незнакомки веяло таким покоем, что мистер Терль и мистер Смит невольно потянулись к ней. Наконец она взглянула на них с печальной улыбкой и приветственно помахала рукой.

И мистер Фермли, глядевший в окно, даже не заметил, что машет ей в ответ. А мистер Смит подумал:

"Странно, ведь это не гроза, а я почему-то не очень огорчен. Почему же?"

А мистер Терль уже спешил к машине.

- Мы думали... мы думали...- Он растерянно умолк.- Меня зовут Терль, Джо Терль.

Женщина пожала протянутую руку и посмотрела на него такими чистыми светло-голубыми глазами, словно это были снежные озера, где вода очищена солнцем и ветрами.

- Мисс Бланш Хилгуд,- сказала она тихо.- Выпускница Гринельского колледжа, не замужем, преподаю музыку, тридцать лет руководила музыкальным студенческим клубом, была дирижером студенческого оркестра в Грин Сити, Айова, двадцать лет даю частные уроки игры на фортепьяно, арфе и уроки пения, месяц как ушла на пенсию. А теперь снялась с насиженных мест и еду в Калифорнию.

- Мисс Хилгуд,- отсюда не так-то просто будет выбраться. - Я и сама теперь вижу.- Она с тревогой посмотрела на мужчин, круживших возле ее автомобиля, и в эту минуту чем-то напомнила им девочку, которой неловко и неудобно сидеть на коленях у больной ревматизмом бабушки.

- Неужели ничего нельзя сделать? - спросила она. - Из спиц выйдет неплохая изгородь, из тормозных дисков - гонг, чтобы созывать постояльцев к обеду, а остальное, может, пригодится для японского садика.

- Все, кончилась. Говорю вам, машине конец. Я отсюда и то вижу. Не пора ли нам ужинать? - послышался сверху голос мистера Фермли.

Мистер Терль сделал широкий жест рукой.

- Мисс Хилгуд, милости просим в отель "Пустыня". Открыт двадцать шесть часов в сутки. Беглых каторжников и правонарушителей просим заносить свои имена в книгу постояльцев. Отдохните ночку, платить не надо, а завтра утром вытащим из сарая наш старый "форд" и отвезем вас в город.

Мисс Хилгуд милостиво разрешила помочь ей выйти из автомобиля. Он в последний раз издал жалобный стон, словно молил не покидать его. Она осторожно прикрыла дверцу, захлопнувшуюся с мягким стуком.

- Один друг покинул меня, но второй все еще со мной. Мистер Терль, не внесете ли вы ее в дом? - Ее, мадам?

- Простите, я всегда думаю о вещах так, словно это люди. Автомобиль был джентльменом, должно быть, потому, что возил меня повсюду. Ну а арфа все же, согласитесь, дама.

Она кивком головы указала на заднее сиденье. На фоне неба, накренившись вперед, словно нос корабля, разрезающего воздух, стоял узкий кожаный ящик.

- Мистер Смит, а ну-ка подсобите,- сказал мистер Терль. Они отвязали высокий ящик и осторожно сняли его с машины. - Эй, что там у вас? - крикнул сверху мистер Фермли. Мистер Смит споткнулся, и мисс Хилгуд испуганно вскрикнула. Ящик раскачивался из стороны в сторону в руках неловких мужчин. Раздался мелодичный звон струн.

Мистер Фермли услышал его в своей комнате и уже больше не спрашивал, а лишь, открыв от удивления рот, смотрел, как темная пасть веранды поглотила старую леди, таинственный ящик и двух мужчин.

- Осторожно! - воскликнул мистер Смит.- Какой-то болван оставил здесь свои чемоданы.- И вдруг умолк.- Болван? Да ведь это же мои чемоданы!

x x x

Мистер Смит и мистер Терль посмотрели друг на друга. Лица их уже не блестели от пота. Откуда-то налетевший ветерок легонько трепал вороты рубах, шелестел листками календаря. - Да, это мои чемоданы,- сказал мистер Смит. Они вошли в дом.

Еще вина, мисс Хилгуд? Давненько у нас не подавали вино. - Совсем капельку, если можно.

Они ужинали при свете единственной свечи, все равно делавшей комнату похожей на раскаленную печь, и слабые блики света играли на вилках, ножах и новых тарелках. Они ели, пили теплое вино и беседовали.

- Мисс Хилгуд, расскажите еще что-нибудь о себе. - О себе? - переспросила она.- Право, я была все время так занята, играя то Бетховена, то Баха, то Брамса, что не заметила, как мне минуло двадцать девять, а потом сорок, а вчера вот исполнилось семьдесят один. О, конечно, в моей жизни были мужчины. Но в десять лет они переставали петь, а в двенадцать уже не могли летать. Мне всегда казалось, что человек создан, чтобы летать, поэтому я терпеть не могла мужчин с кровью, тяжелой как чугун, цепями приковывающей их к земле. Не помню, чтобы мне приходилось встречать мужчин, которые бы весили меньше ста килограммов. В своих черных костюмах они проплывали мимо словно катафалки. - И вы улетели от них, да?

- Только мысленно, мистер Терль, только мысленно. Понадобилось целых шестьдесят лет, чтобы наконец по-настоящему решиться на это. Все это время я дружила с флейтами и скрипками, потому что они как ручейки в небесах, знаете, такие же, как ручьи и реки на земле. Я плавала в реках и заливах с чистой студеной водой, от озер Генделя до прозрачных заводей Штрауса. И, только напутешествовавшись вдоволь, я осела в этих краях.

- Как же вы все-таки решились сняться с места? - спросил мистер Смит.

- На прошлой неделе я вдруг оглянулась вокруг и сказала себе: "Эге, да ты летаешь совсем одна. Ни одну живую душу во всем Грин Сити не интересует, как высоко ты можешь залететь". Всегда одно и тоже: "Спасибо, Бланш", "Спасибо за концерт в клубе, мисс Хилгуд". Но никто из них по-настоящему не умел слушать музыку. Когда же я, как-то еще давно, пыталась мечтать о Нью-Йорке или Чикаго, все только снисходительно похлопывали меня по плечу и со смехом твердили: "Лучше быть большой лягушкой в маленьком болоте, чем маленькой лягушкой в большом болоте". И я оставалась, а те, кто давал мне такие советы, уезжали, или же умирали, или с ними случалось и то и другое. А большинство были просто глухи. Неделю назад я взялась за ум и сказала себе: "Хватит! С каких это пор ты решила, что у лягушек могут вырасти крылья?"

- Значит, вы решили держать путь на запад? - спросил мистер Терль.

- Может быть. Устроюсь где-нибудь аккомпаниатором или буду играть в оркестре, в одном из тех, что дают концерты прямо под открытым небом. Но я должна играть для тех, кто умеет слушать музыку, по-настоящему умеет...

Они слушали ее в душной темноте. Женщина умолкла, она сказала им все, а теперь пусть думают, что это глупо или смешно. Она осторожно откинулась на спинку стула. Наверху кто-то кашлянул. Мисс Хилгуд прислушалась и встала.

x x x

Мистеру Фермли стоило усилий разомкнуть веки, и тогда он увидел лицо женщины. Она наклонилась и поставила у кровати поднос. - О чем вы только что говорили там внизу? - Я потом приду и расскажу вам,- ответила она,- поешьте. Салат очень вкусный.- Она повернулась, чтобы уйти. И тогда он торопливо спросил: - Вы не уедете от нас?

Она остановилась на пороге, пытаясь разглядеть в темноте его мокрое от испарины лицо. Он тоже еле различал ее глаза и губы. Постояв еще немного, она спустилась вниз.

- Должно быть, не слышала моего вопроса,- произнес мистер Фермли.

И все же он был уверен, что она слышала.

Мисс Хилгуд пересекла гостиную и коснулась рукой кожаного ящика.

- Я должна заплатить за ужин.

- Нет, хозяин отеля бесплатно угощает вас,- запротестовал мистер Терль.

- Я должна,- ответила она и открыла ящик. Тускло блеснула старая позолота.

Мужчины встрепенулись. Они вопросительно поглядывали на женщину возле таинственного предмета, который по форме напоминал сердце. Он возвышался над нею, у него было круглое, как шар, блестящее подножие, а на нем - высокая фигура женщины со спокойным лицом греческой богини и продолговатыми глазами, глядевшими на них так же дружелюбно, как глядела на них мисс Хилгуд.

Мужчины обменялись быстрыми взволнованными взглядами, словно догадались, что сейчас произойдет. Они вскочили со стульев и пересели на краешек плюшевого дивана, вытирая лица влажными от пота платками.

Мисс Хилгуд пододвинула к себе стул и, сев, осторожно накренила золотую арфу и опустила ее на плечо. Пальцы ее легли на струны.

Мистер Терль втянул в себя раскаленный воздух и приготовился. Из пустыни налетел ветер, и кресла-качалки закачались на веранде, словно пустые лодки на пруду. Сверху послышался капризный голос мистера Фермли: - Что у вас там происходит? И тогда руки мисс Хилгуд побежали по струнам. Они начали свой путь где-то сверху, почти у самого ее плеча и побежали прямо к спокойному лицу греческой богини, но тут же снова вернулись обратно, затем на мгновенье замерли, и звуки поплыли по душной горячей гостиной, а из нее в каждую из пустых темных комнат отеля.

Если мистеру Фермли и вздумалось еще что-то кричать из своей комнаты, его уже никто не слышал. Мистер Терль и мистер Смит не могли больше сидеть и словно по команде вскочили с дивана. Они пока ничего не слышали, кроме бешеного стука собственных сердец и собственного свистящего дыхания. Выпучив глаза и изумленно раскрыв рот, они глядели на двух женщин - незрячую богиню и хрупкую старую женщину, которая сидела, прикрыв добрые усталые глаза и вытянув вперед маленькие тонкие руки.

"Она похожа на девочку,- подумали мистер Терль и мистер Смит,- девочку, протянувшую руки в окно, навстречу чему-то... Чему же? Ну, конечно же, навстречу дождю!.."

Шум ливня затихал на далеких пустых тротуарах и в водосточных трубах.

Наверху неохотно поднялся мистер Фермли, словно его кто-то силком тащил с постели.

А мисс Хилгуд продолжала играть. Никто из них не знал, что она играла, но им казалось, что эту мелодию они слышали не раз в своей долгой жизни, только не знали ни названия, ни слов. Она играла, и каждое движение ее рук сопровождалось щедрыми потоками дождя, стучащего по крыше. Прохладный дождь лил за открытым окном, омывал рассохшиеся доски крыльца, падал на раскаленную крышу, на жадно впитывавший его песок, на старый ржавый автомобиль, на пустую конюшню и на мертвые кактусы во дворе. Он вымыл окна, прибил пыль, наполнил до краев пересохшие дождевые бочки и повесил шелестящий бисерный занавес на открытые двери, и этот занавес, если бы вам захотелось выйти, можно было раздвинуть рукой. Но самым желанным мистеру Терлю и мистеру Смиту казалось его живительное прохладное прикосновение. Приятная тяжесть дождя заставила их снова сесть. Кожу лица слегка покалывали, пощипывали, щекотали падавшие капли, и первым побуждением было закрыть рот, закрыть глаза, закрыться руками, спрятаться. Но они с наслаждением откинули головы назад, подставили лицо дождю - пусть льет сколько хочет.

Но шквал продолжался недолго, всего какую-то минуту, потом стал затихать, по мере того как затихали звуки арфы, и вот руки в последний раз коснулись струн, извлекая последние громы, последние шумные всплески ливня.

Прощальный аккорд застыл в воздухе, как озаренные вспышкой молнии нити дождя.

Виденье погасло, последние капли в полной темноте беззвучно упали на землю.

Мисс Хилгуд, не открывая глаз, опустила руки. Мистер Терль и мистер Смит очнулись, посмотрели на двух сказочных женщин в конце гостиной - сухих, невредимых, каким-то чудом не промокших под дождем.

Мистер Терль и мистер Смит, с трудом уняв дрожь, подались вперед, словно хотели что-то сказать. На их лицах была полная растерянность.

Звук, донесшийся сверху, вернул их к жизни. Звук был слабый, похожий на усталое хлопанье крыльев одинокой старой птицы.

Мистер Терль и мистер Смит прислушались. Да, это мистер Фермли аплодировал из комнаты. Мистеру Терлю понадобилось всего мгновенье, чтобы прийти в себя. Он толкнул в бок мистера Смита, и оба в экстазе захлопали. Эхо разнеслось по пустым комнатам отеля, ударяясь о стены, зеркала, окна, словно ища выхода наружу.

Теперь и мисс Хилгуд открыла глаза, и вид у нее был такой, словно этот шквал застал ее врасплох.

Мистер Терль и мистер Смит уже не помнили себя. Они хлопали так яростно и громко, словно в их руках с треском лопались связки карнавальных ракет. Мистер Фермли что-то кричал сверху, но никто его не слышал. Ладони разлетались, соединялись снова в оглушительных хлопках и так до тех пор, пока пальцы не распухли, и дыхание не стало тяжелым и учащенным, и вот наконец горящие, словно обожженные руки лежат на коленях.

И тогда очень медленно, словно еще раздумывая, мистер Смит встал, вышел на крыльцо и внес свои чемоданы. Он остановился у подножия лестницы, ведущей наверх, и посмотрел на мисс Хилгуд. Затем он перевел глаза на ее чемодан у ступенек веранды и снова посмотрел на мисс Хилгуд: брови его чуть-чуть поднялись в немом вопросе.

Мисс Хилгуд взглянула сначала на арфу, потом на свой единственный чемодан, затем на мистера Терля и наконец на мистера Смита и кивнула головой.

Мистер Смит, подхватив под мышку один из своих тощих чемоданов, взял чемодан мисс Хилгуд и стал медленно подниматься по ступенькам, уходящим в мягкий полумрак. Мисс Хилгуд притянула к себе арфу, и с этой минуты уже нельзя было разобрать, перебирает ли она струны в такт медленным шагам мистера Смита или это он подлаживает свой шаг под неторопливые аккорды. На площадке мистер Смит столкнулся с мистером Фермли - накинув старый, выцветший халат, тот осторожно спускался вниз.

Оба постояли с секунду, глядя вниз на фигуру мужчины и на двух женщин в дальнем конце гостиной - всего лишь видение, мираж. И оба подумали об одном и том же.

Звуки арфы и звуки дождя - каждый вечер. Не надо больше поливать крышу из садового шланга. Можно сидеть на веранде, лежать ночью в своей постели и слушать, как стучит, стучит и стучит по крыше дождь...

Мистер Смит продолжил свой путь наверх; мистер Фермли спустился вниз.

Звуки арфы... Слушайте, слушайте же их! Десятилетия засухи кончились. Пришло время дождей.


Главная    Литература    Диковинное диво