Главная    Академия    Техносфера
Размещено на сайте 10 декабря 2008

Техносфера

Вячеслав Шевченко

Знание –Сила №6 2003

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2203.html

Я мог бы замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя властелином бесконечного пространства. Если бы мне не снились дурные сны.

Шекспир. «Гамлет»

Нынешний технокосмос размывает любые классификаторы технической продукции. Однако если присмотреться к тому, как именно он обживается современной культурой, то в нем можно выделить всего два уровня: тотальный и персональный. Когда общаются с тотальностью техники, как Винер, она принимает облик себе-на-уме Голема, когда обращаются с ней персонально, прикидывается услужливым Кибером1. Но те же уровни просматриваются в ней и с общесистемных позиций. В технике, сколь бы ни было у нее уровней укрупнения, наличны лишь две формы целостности: это (1) всечеловеческая, то есть планетарная техника и (2) собственно человеческая, персональная ее часть. Одна из них соответствует единому человечеству, другая - неповторимой личности. Первой человек служит, вторая служит ему, но каждая из них замыкается на человека и в нем обретает свою целостность.

В будущее техники можно заглянуть, выделив малую, но целостную, способную развиваться ее единицу - предел системного деления техносферы. Назовем ее "персональной техникой". Это часть техники, обслуживающая далее неделимый элемент человечества - личность. Практически это дом с его техническим оснащением, включающим личный транспорт. Это система вполне определенная, обозримая и вместе с тем синтетическая. Ведь мы уже знаем, что все орудия сходятся, как к своему прообразу, к человеческому организму: если в технику проецируется тело в целом - получается дом.

Как проекция в материю функций человеческого организма, дом человека - это совокупность орудий для приема и переработки вещества и энергии окружающего мира в вещество и энергию его обитателя. Костно-мускульному оснащению человека соответствует механика дома; его органике, средствам пищеварения, переработки вещества из внешнего во внутреннее - энергетика; нервной системе, связывающей органы чувств с мозгом, - информатика.

Техносфера - это искусственная оболочка Земли, воплощающая человеческий труд, организованный научно-техническим разумом. Это тоже проекция человека. Материальное производство, состоящее из вещественно-энергетических комплексов, - это механический слепок костно-мускульного тела организма. Информационное производство копирует нервную систему. Средства массовой коммуникации связывают органы чувств, функции нервной системы и мозга. Стало быть, техносфера и дом, несмотря на все их различия, функционально подобны.

Предметы, находящиеся в общественной собственности, имеют ту же структуру: это совокупность средств извлечения, перемещения и переработки вещества, энергии и информации. К ним добавляются только средства связи - обмена всеми этими субстанциями. Они же определяют структурное отличие дома от города. Если за обобщенной формой дома всегда просматривается сфера, то за формой связи - нечто вроде трубы. Эволюционно нарастает связность технического космоса - плотность и дальность связей. Когда они сплетаются в единое гнездо, возникает новая форма их целостности - техносфера.

Что же представляет собой дом настоящего и предвидимого будущего? Какова всеобщая форма этой "машины для жилья"?

Это материальная оболочка, которую пронизывают потоки вещества (продукты питания), энергии (тепловые и электрические приборы и сети) и информации (радио, телефон, телевизор, компьютер).

В целом это система жизнеобеспечения, изолирующая человека от враждебного мира, но прозрачная для полезных потоков вещества, энергии и информации. Дом освободил человека от давления среды, от необходимости истончать свои органы в ответ на ее вызов. И все же историю дома можно рассматривать как прямое продолжение эволюции организма. С тем лишь отличием, что дом приспосабливается не только к среде, но и также к другим домам - к городу и в конечном счете к техносфере.

Со временем эта капсула продолжает замыкаться. Она все полнее изолирует человека от окружающего мира, отражая его в себе. Все чаще поставляются "на дом" не только культурные занятия и развлечения, и не только пищевые продукты, но и работа. Круг надомных работ быстро расширяется, и при окончательном утверждении постиндустриального общества, когда большинство людей станут служителями информации, капсула жилища окажется не только бытовой, но и производственной ячейкой. Телеэкранами, отражающими внешний мир, станут ее стены, а может, и все ее внутреннее пространство. Ничто не помешает оболочке полностью замкнуться в "монаду без окон", сделав все контакты ее обитателя с другими людьми дистанционными. А в будущем не видно никаких ограничений на мобильность этих капсул - способность перемещаться в любую точку технически освоенного пространства. Город будущего - это каркасы, увешанные гроздьями пришвартованных к ним электронных монад.

Итак, дом человека - это отображение в материю его органического тела, все более полное и дифференцированное по мере развития техники. Как часть всечеловеческой техники, он - малая копия техносферы. Это технический микрокосм, предел делимости технического макрокосма.

По мере прогресса все содержимое внешнего мира разбирается на элементы, затем собирается заново во множество микрокосмов и вручается каждому "по способностям" или "по потребностям". И готовится еще меню из виртуальных миров, проецируемых внутрь каждой капсулы во всем великолепии их чувственных качеств. Созданием миров, неотличимых от реального, увлечены сегодня устроители "искусственного интеллекта". Каков же предел этих устремлений?

Существо, заключенное в подобную капсулу, напоминает монаду: атом не физики, а метафизики - "живое зеркало Вселенной". Лейбниц разумел под нею экстравагантное существо, эквивалентное одновременно и точке нашего мира, и всему миру. Снаружи оно выглядит точкой, а изнутри - Вселенной. Чтобы вообразить подобное существо, достаточно научиться менять внутреннюю точку зрения на внешнюю, не покушаясь притом на размерность нашего мира, то есть обходясь без кувырков в "четвертое измерение".

Монады, как известно, "не имеют окон". Не потому, что они необщительны, а потому что изнутри бесконечны и не имеют внешнего мира, каким могли бы при случае заинтересоваться. Поэтому они не знают основной проблемы живого существа - смерти. Так вот, не нацелилась ли наша техника на практическое решение этой проблемы - монадостроение?

Если здраво рассудить, зачем человеку бессмертие? И в чем оно состоит? Человеку досаждает одно: будет время, когда его не будет. Мир есть всегда и везде, а человек лишь здесь и теперь. Смерть следует из неравенства человека миру; достаточно их уравнять, как смерти не будет. Это различие Лейбниц считал вопросом "точки зрения". А если практически?

Спросим себя еще раз: много ли человеку надо?

Состав едва ли не всех изобретений Нового времени был угадан средневековым монахом Роджером Бэконом и уточнен ренессансным универсалом Леонардо да Винчи. Спрашивается, как это они - из потемок Средневековья - разглядели, что всем нам надо? А просто всесовершенное существо (Бога) они помыслили материальным. Атрибуты его совершенства (всемогущество, всезнание, всевиденье, вездесущесть и т.п.) они расписали по функциям различных предметов. Получились телевизор, телефон, самолет и т.д. - см. предметные рубрики "Всемирного классификатора изобретений". Стало быть, техника лишь дополняет несовершенного человека до совершенного: она такова, каковы представления об идеальном человеке.

Все доступное совершенствованию втягивается в сферу технического. Технической становится любая реальность, делимая на независимые части. Если такую часть можно выделить из целого, то можно и улучшить, а потом вставить на место. Техника в этом смысле - универсальное собрание протезов, дополняющих человека до Бога. Когда человек будет сплошь состоять из протезов, он станет бессмертным.

Но есть и другой, более спорый способ технической реализации, точнее, совершенной имитации бессмертия - создание виртуальной реальности. Если кибернетика сумеет воспроизвести все миры, какие человек сможет помыслить, отобразив любой из них внутрь его капсулы, то заключенный в нее человек сможет испытать все, что подобает переживать человеку бессмертному. Чтобы попасть в подобный мир ненадолго, достаточно смежить веки. Но фантоматика сделает грезы коллективными и не зависимыми от вашей воли - скажем, от усилий проснуться.

Что такое "виртуальная реальность" сегодня? Вы надеваете непрозрачные очки, на внутреннюю поверхность которых проецируются картинки, не отличимые от тех, какие поставляет обычное зрение. Тем самым вам подменяют глаза. Или надеваете шлем, заменяющий вам слух и зрение. Существуют интерактивные перчатки, имитирующие осязание, и, наконец, скафандры, полностью изолирующие от окружающей среды и имитирующие любую иную. Связь с ней может стать двусторонней, интерактивной - вы вправе материализовать свои видения. Можете пригласить в них приятеля. Словом, можно создать иллюзорный мир, чувственно неотличимый от подлинного. Сотворение подобных миров входит в таинственный замысел Конструктора, блистательно набросанный Лемом в "Сумме технологии".

Не означает ли это прежде всего, что чувства не гарантируют нам подлинности нашего мира и что доступ к подлиннику можно получить только "сверхчувственным" способом? Концепт виртуальной реальности - это технический аналог физической относительности.

В XVII веке здравомыслившие люди выдвигали против принципа относительности возражение "от жизни". Вот вы, сударь, учите, что прямолинейное движение и покой неразличимы. Допустим, я сижу на скамье, а вы, весь в поту, задыхаясь, ко мне подбегаете. Неужто вам действительно безразлично, кто из нас двоих движется?

Техника и позволяет нам получать впечатления, не добывая их собственным телом. Двигаться, не двигаясь. Сплавлять истинную действительность с кажущейся. Чтобы попасть из А в Б, вы садитесь в поезд. Проходит некоторое время, и вы, сидя на одном месте, оказываетесь в другом. Ваше перемещение эквивалентно некоторой сумме изменений в окрестностях. Озирая их, вы воспринимаете свое перемещение как непрерывную трансформацию вещей, какую вам показывают. Был один мир, стал другой. Но в принципе перемещение можно исключить, если искусственно воссоздать все сопутствующие ему изменения окрестного мира - картин за окном, толчков, дорожного шума. Воспроизводимость всех ваших ощущений - вопрос только техники. Искусства, подобного простому житейскому обману: вам показывают в нужный момент не тот документ или не то выражение лица.

Нечто подобное имел в виду В. Набоков, обсуждая проблемы литературного перевода: переложить на другой язык факт поэзии - все равно, как подсунуть человеку при пробуждении другой мир. По сути, замечает Набоков, наша уверенность в аутентичности вновь обретенного мира покоится лишь на технической сложности, а не на принципиальной невозможности такой подмены. Но отрицать теоретическую возможность полного пересоздания вашей реальности значило бы отрицать всемогущество творца (или техники). Существует немало теологических теорий - некоторые из них даже смыкаются с физическими, - утверждающих, что каждое мгновение мир создается заново.

Виртуальность природы остро переживается современной физикой. "Я не понимаю, - признается Р. Фейнман, - почему правильные законы физики допускают такое огромное количество разных формулировок". Возможны, например, три эквивалентные формулировки закона тяготения: силовая, полевая и экстремальная. "Если нам говорят, что в Природе должна господствовать причинность, вы можете взять ньютонову формулировку; если настаивают, что природа должна обладать свойствами локальности, - к вашим услугам вторая формулировка, если же вас уверили, что Природу нужно описывать при помощи принципа максимума - берите третью". "С точки зрения математической все три формулировки - ньютонова, локально полевая и принцип максимума - приводят к совершенно одинаковым последствиям. В научном смысле они совершенно эквивалентны. Нет такого опыта, который позволил бы сделать этот выбор, потому что все следствия одинаковы. Но психологически они различны". Значит, из одной физической Вселенной можно извлечь множество эквивалентных ей психических.

Всякая определенная реальность - лишь вырезка из виртуальной. Реальность настолько всесвязна, что допускает множество правильных - одинаково совместимых с опытом - отражений. А используемый при этом математический формализм выполняет роль символической формы (идеологии): он психологически нагружен, потому что всякий язык снабжен собственной метафизикой.

Декарт первым описал механический мир, чувственно неотличимый от нашего. Приняв его за основу, мы получили современную физику с ее техникой. Так что первым апологетом и творцом виртуальности был виртуоз Картезий.

И тот же доступ к виртуальной реальности открыло изобретение центральной перспективы - метода создания красочной плоскости, создающей в глазу такое же впечатление, как и объемное тело. Укоряя перспективу за то, что она обманывает глаз, порождая восприятие без объекта, в науке Декарт сам следовал этому методу. И возникает вопрос: почему развитие искусства, как и науки, приняло со времен Возрождения именно это стратегическое направление - разработку средств создания тотальной иллюзии?

Сходятся две совершенно различные стратегии освоения мира. Первая (научная) - это развитие технических средств фактографии, восприятия действительности во всей ее полноте. Это создание микроскопа, телескопа и тысяч других научных приборов, каждый из которых, изощряя чувствительность глаза, слуха и осязания, снимает ограничения на восприимчивость и вездесущесть духа. Это орудия познания: точность отражения реальности - технический критерий их качества.

Вторая (художественная) - это развитие средств для материализации представлений, позволяющей вырваться за пределы эмпирии. Такова прежде всего так называемая реалистическая живопись, перерастающая в фотографию, в реалистический театр, в кинематограф и телевидение. Рядом с технологией познания, выявляющей закон наличного мира, развивается технология грез, игнорирующая этот закон. Линии науки и искусства, соперничающие во всем ином, тут таинственно сходятся. Не потому ли, что любая технология есть, по сути, прекрасная греза?

Теперь нам показывают заведомо ложную реальность. Во имя чего?

Если я, физически пребывая в точке А пространственно-временного континуума, ощущаю то, что происходит в его точке Б, то есть психически присутствую там, где отсутствую физически, мой мир оказывается вымышленным кем-то другим.

Культура всегда была чем-то вроде скафандра, какой можно улучшать, но не менять по произволу. Надевание такого скафандра - инициация, крещение, посвящение - акт однократный. Здесь же нам предлагается менять чувственные миры, как перчатки. Практически это имитатор бессмертия - генератор потусторонней реальности.

На нынешний день просматриваются лишь два способа технически обеспечить "вечную жизнь". Первый - это посмертно сохранить нетленными тела высокоценных клиентов в расчете на будущие времена, когда изыщутся средства их полного оживления: отправить их в будущее, как мамонтов в леднике. Второй - это создание либо искусственного человека, либо искусственного мира - полноценной виртуальной реальности. Какая-то из двух половинок совершенной реальности должна стать искусственной.

Быть всегда - значит побывать всем: матросом, космонавтом, плотогоном, композитором и т.д., и т.д.

Более того - птицей, звездой, волной - пережить мир изнутри каждой его точки. Быть всем, оставаясь собой. Если это возможно, то возможно и бессмертие. Заявку на подобный туризм удовлетворяет техническая виртуальность. Зачем это нужно? Не затем ли, чтобы, испытав все мыслимые миры, экспериментально убедиться в справедливости аргумента Плотина против гностиков? Философ обращал их внимание на то, что ни в каком ином мире, отличном от нашего, свет не может быть еще светлее, тень - тенистее, цвет - цветистее. И поэтому он, наш наличный мир, вполне совершенен.

Почему технология грез дает результаты, почти тождественные природным? В сравнении с живописным экранный образ более тонок по своей материи, он предельно сближается с психическим, а в интерактивном опыте вообще с ним сливается, становясь неотличимым от галлюцинации. Окончательному их слиянию, кажется, уже ничто не мешает.

Но анимация (обычная или компьютерная) - игрушка в сравнении с тотальной театрализацией (телетрансформацией) жизни, к какой привлекают наше внимание наблюдатели вроде Пелевина.

Телевидение относится к реальности так, как сама она относится к виртуальной. Самое честное телевидение не может отразить всю реальность. Из мириадов фактов, ежесекундно озаряющих землю с мириадов различных точек зрения, оно может представить десяток-другой - сколько входит в новостную программу. Но этот отбор - фильтр помощнее демона Максвелла. Вольно или невольно управляя вниманием телезрителя, он представляет нам, сообразно своим представлениям о релевантности событий, свою версию реальности из несметного множества возможных иных.

Сознание миллионов людей, направляемое одним человеком (или "съемочной группой") в реальном масштабе времени, - вот основной феномен культуры ближайшего будущего. Дом - это оболочка, все более прозрачная для техносферы. Это прозрачная капсула с лучами, сходящимися к ней со всего неба. Раньше мир человека фильтровался его окружением. Ныне же вход в дом открывается уже не дверным проемом, а экраном телевизора и компьютера. Если первый выводит в ближайшее окружение, то второй - прямо на тотальный разум планеты. Этот вход солярий и не думает запирать, да, впрочем, и не сможет.

Значит, проблема номер один ближайшего будущего - это проблема реальности. Проблема отделения подлинника от копий, технически от него неотличимых. Пелевин напрасно ищет истоки иллюзионизма у халдеев. Ибо первая из таких подделок - космос Декарта, философа, который сознательно поставил задачу создания нового мира, претендующего не на реальность, а на неотличимость от того, что поставляют нам органы чувств. Направил лучшие умы на поиск полезного симулякра.

Непостижимым, иррациональным образом, но проблема подлинника продолжает человека волновать. Техника подделок живописных шедевров достигла такого совершенства, что нужен коллектив экспертов, вооруженных дорогостоящей аппаратурой, чтобы отличить фальшивку от оригинала. Невооруженным глазом различий не видно, нет, значит, и никаких оснований для умаления или ущемления эстетического наслаждения, но ценитель готов оплачивать труд экспертов. Еще более замечательно то неприметное обстоятельство, что о реальности вещей призывается судить работник техники.

Тема демона - это также тема подделки, то есть проблема онтологическая. Вооружившись наукой, человек пробивается к реальности сквозь оболочку, созданную наукой. Это ль не демония?

О миссии техники Хайдеггер пытался сказать словами поэта: спасение именно там, где опасность становится смертельной. Техника призвана не для преобразования мира (как можно преобразовать реальность?), а для раскрытия его потаенности. Насколько можно понять по его колдовскому письму, речь идет о способности техники делать незримую полноту бытия явной, вызывая ее на поверхность, поставляя в наличие - в распоряжение человека. Но если говорить о раскрытии тайн самой природы, то в промышленном ее освоении мы видим пока лишь разграбление - переработку ее сокровенных недр в полезные вещи.

Другое дело, что техника преображает тварный мир, устремляя все вещи к таинственному совершенству, какое открылось человеку в геометрии. Этот искусственный мир вписан в природу и подчиняется всем ее законам. От чисто природного он отличается лишь тем, что в последней инстанции его движение восходит к мысли. Техника сплавляет мышление с творением нового мира. Так что же она раскрывает?

Встраивая историю промышленности в историю культуры, Бердяев предложил свое, историософское решение проблемы техники. Он полагал, что "старое Средневековье" развило те символы реальнейшего бытия, что Новое время реализует во плоти, "для этого оно развило технику". Началом этого процесса он и объяснял кризис культуры, начавшийся в конце XIX века. "Наука возвращается к своим магическим истокам, и скоро окончательно выяснится магический смысл техники".

Наука, как и искусство, не только описывает божий мир, но и производит новый, извлекая из глубин рыхлой материи. Уподобляясь плотиновскому божеству, она творит, созерцая. Но идеальность технического мира остается сокрытой: все по-прежнему убеждены, что техника питается не мыслью, а газом или нефтью, и в ядерных взрывах повинны только несведущие в физике люди. А что если "потаенность" техники состоит в неслышности музыки сфер, в незримости "интеллигенций", вращающих небесные сферы, в незримости всевидящего Ока или карающей Десницы - всего, что раскрылось когда-то интуиции пророков? Может, техносфера и призвана к тому, чтобы интеллектуальное небо сделать зримым?

Самое грандиозное из воплощений научно-технического разума - планетарная техносфера. Но ясно, что не последнее. Все, кто задумывался над будущим онаученного человечества, предвидели его космическую экспансию. Сначала человечество станет планетарным - теллургическим. Затем солярным - охватывающим космос в масштабе Солнца. И, наконец, вырвавшись за пределы Солнечной системы, оно станет сидерическим - звездным. Дотянувшись до звезд, одухотворит собой всю материю мира.

Но это проект столь же фантастичный, сколь архаичный. Термины, именующие этапы космической экспансии, идут от Парацельса, а смыслы - от времен еще более древних: сквозь тернии к звездам. Есть в этом проекте нечто, что смутило бы, пожалуй, даже Готфрида Теофраста. Дух, скованный пространством-временем, не уничтожает свою клетку, а лишь раздвигает ее границы. Как ни "забирайся мыслью в серую от звезд даль, - сетовал В. Набоков, - а ладонь скользит все по той же непроницаемой глади".

В космической перспективе человек видит себя титаном, созидающим и сокрушающим миры. Чужие. Не потому ли, что он не умеет совладать с тем единственным миром, какой ему действительно доступен, - с природой, что у него внутри?

Другой проект предложил величайший из фантастов - Н.Ф. Федоров. "Храм вообще есть подобие Вселенной, значительно низшее своего оригинала в действительности, но несравненно высшее по смыслу. Смысл же храма заключается в том, что он есть проект Вселенной, в которой оживлено все то, что в оригинале умерщвлено, и где все оживленное стало сознанием. Необъятность и мощь, и жизнь изощрялся сын человеческий изобразить в храме пластично, живописно, иконописно; прибегал к звуку, к слову, к письму; и наконец, в самом себе, в живущих изображал умерших". Федоров увидел в храме замысел новой, совершенной Вселенной, где смерти нет, из чего сразу открылось на все времена "общее дело" культуры - воскресение умерших.

Но даже простому прихожанину в храме является и другой смысл - не менее глубокий. Уже сейчас, а не в бездонном будущем, он в самом себе, в живущем изображает умерших.

Покуда храм есть, мыслима ли более одухотворенная Вселенная?


1Если собрать все технические изделия, оживляющие наше жилище (светильники, часы, телефон, компьютер, автомобиль, газовую плиту, холодильник и т.д.) в одно-единственное изделие, снабженное пультом управления, получится Кибер. Это и есть воплощение домашней, персональной техники. Дух науки, представленный в распоряжение вашей персоны. Подобие подученного, технически грамотного домового.


Главная    Академия    Техносфера