В От­де­ле изо­бре­те­ний мы бы­ва­ем те­перь поч­ти еже­днев­но. К нам при­вык­ли и ока­за­ли нам са­мое вы­со­кое до­ве­рие — ста­ли при­ни­мать как сво­их.

Быть сво­им зна­чи­ло ра­бо­тать. Со­труд­ни­ки От­де­ла ра­бо­та­ли мно­го. За­кон­ный ча­со­вой пе­ре­рыв был све­дён к пят­на­дца­ти ми­ну­там. Но и это вре­мя не про­па­да­ло. За­пи­вая тё­п­лым ча­ем при­не­сён­ные из до­му бу­тер­бро­ды, Смо­лин и Да­нил Да­ни­ло­вич спо­ри­ли об оче­ред­ном пред­ло­же­нии, тех­ник-кон­ст­рук­тор Ко­ва­лен­ко под­прав­лял чер­те­жи, Майя зво­ни­ла в пор­то­вую мас­тер­скую — про­си­ла и тре­бо­ва­ла.

Ко­гда мы вхо­ди­ли, Д.Д., не от­ры­ва­ясь от чер­те­жей, ки­вал го­ло­вой. Смо­лин вста­вал, не­сколь­ко це­ре­мон­но по­жи­мал нам ру­ки. На этом офи­ци­аль­ная часть кон­ча­лась, на­чи­на­лась де­ло­вая.

Смо­лин уса­жи­вал­ся в крес­ло и ве­се­ло кри­чал (он го­во­рил ти­хо толь­ко то­гда, ко­гда был очень рас­сер­жен):

— Ге­на — к Да­нил Да­ни­ло­ви­чу! Во­ло­дя — ко мне! Майя, де­ло во­сем­на­дцать ше­ст­на­дцать — бы­ст­ро!

Ге­на, под­го­няе­мый ехид­ны­ми ре­п­ли­ка­ми Д.Д., чер­тил бес­ко­неч­ные уз­лы ка­кой-то су­до­вой ма­ши­ны, пред­ло­жен­ной ме­ха­ни­ком Ада­мо­вым. Я ре­дак­ти­ро­вал (а ино­гда и на­но­во пе­ре­пи­сы­вал) за­яв­ки в мор­ское ми­ни­стер­ст­во, в Ко­ми­тет по де­лам изо­бре­те­ний.

Нам нра­ви­лась ра­бо­та в От­де­ле. Она бы­ла на­стоя­щая. Не то что в ин­сти­ту­те, где чер­тёж или рас­чёт, по­лу­чив оцен­ку, от­прав­лял­ся гру­стить в ар­хив — в об­ще­ст­во мы­шей и пы­ли.

И лю­ди нам нра­ви­лись. Тех­ник-кон­ст­рук­тор Ко­ва­лен­ко, не­смот­ря на свою гроз­ную за­по­рож­скую внеш­ность (тя­жё­лый, с гор­бин­кой нос, чуб, от­вис­лые усы), ока­зал­ся до­б­рым и сер­деч­ным че­ло­ве­ком. Он был та­кой до­ка по час­ти вся­ких чер­тёж­ных тон­ко­стей, ма­лей­ших от­тен­ков ОСТов и ГОСТов, что да­же Д.Д. («ве­ли­кий Д.Д.», как мы его ста­ли на­зы­вать) с ним со­ве­то­вал­ся.

Эти­ми ог­ром­ны­ми, бес­ко­неч­но цен­ны­ми све­де­ния­ми Ко­ва­лен­ко нис­коль­ко не гор­дил­ся. На­про­тив. Ко­гда его спра­ши­ва­ли, он сни­мал оч­ки (един­ст­вен­ная де­таль внеш­но­сти, от­ли­чав­шая его от за­по­рож­ца), сму­щен­но те­ре­бил усы и от­ве­чал как-то не­уве­рен­но, роб­ко.

Од­на­ж­ды (это бы­ло в са­мом на­ча­ле зна­ком­ст­ва), по­лу­чив от не­го справ­ку, Ге­на за­хо­тел её про­ве­рить и об­ра­тил­ся к Да­нил Да­ни­ло­ви­чу. Д.Д. сме­рил его взгля­дом и ска­зал толь­ко:

— Это вам не пар­ши­вые чер­те­жи стря­пать. Раз­би­рать­ся в лю­дях — это на­до уметь.

Пол­ная, кур­но­сая, веч­но улы­баю­щая­ся Майя чис­ли­лась сек­ре­та­рём-ма­ши­ни­ст­кой. Она пе­ча­та­ла за­яв­ки, ве­ла мно­же­ст­во вся­ких ре­ги­ст­ра­ци­он­ных жур­на­лов, ве­да­ла «вхо­дя­щи­ми» и «ис­хо­дя­щи­ми». Кро­ме то­го, она за­ни­ма­лась мас­сой дел: «про­тал­ки­ва­ла» за­ка­зы От­де­ла в пор­то­вых мас­тер­ских, вы­зы­ва­ла изо­бре­та­те­лей, чер­ти­ла, да­ва­ла справ­ки по всем во­про­сам и во­об­ще бы­ла го­то­ва по­мочь ка­ж­до­му.

Лю­ся — вы­со­кая, тон­кая, в тём­ном за­кры­том пла­тье с бе­лым во­рот­нич­ком — бы­ла са­ма серь­ёз­ность. Мы дол­го ду­ма­ли, что она стар­ше нас. И толь­ко слу­чай­но уз­на­ли, что ей де­вят­на­дцать. Лю­ся за­оч­но учи­лась в тех­ни­ку­ме и ра­бо­та­ла ко­пи­ров­щи­цей. Но ко­пи­ро­вать ей при­хо­ди­лось ред­ко, она боль­ше чер­ти­ла. И так, что я, сту­дент третье­го кур­са ин­сти­ту­та, ста­рал­ся, что­бы её и мои чер­те­жи не ле­жа­ли ря­дом...

Един­ст­вен­ный, кто пор­тил нам жизнь, — Д.Д. Вна­ча­ле его ехид­ст­во ме­ня ма­ло бес­по­кои­ло: дос­та­ва­лось в ос­нов­ном Ге­не, он с ним ра­бо­тал. Од­на­ко за кон­ст­рук­цию во­до­лаз­но­го ска­фан­д­ра от­ве­ча­ли мы оба. И оба вы­слу­ши­ва­ли ре­п­ли­ки, ко­то­ры­ми Д.Д. встре­чал ка­ж­дый но­вый ва­ри­ант.

Со вре­ме­нем мы нау­чи­лись це­нить его ма­не­ру го­во­рить рез­ко и от­кро­вен­но. Но это бы­ло уже по­том, ко­гда его ма­не­ра про­яв­ля­лась на дру­гих. А по­ка она за­тра­ги­ва­ла нас...

Од­но вре­мя мы да­же хо­те­ли обой­ти Д.Д. Он до­воль­но час­то ез­дил в дли­тель­ные ко­ман­ди­ров­ки — на не­де­лю, на две. Мож­но бы­ло при­нес­ти чер­те­жи в его от­сут­ст­вие и за­ка­зать мо­дель. По­жа­луй, Смо­лин со­гла­сил­ся бы. По­сле опы­та с пе­ре­ки­сью он нам ве­рил. И очень хо­тел ско­рее ис­пы­тать ска­фандр, при­дир­ки Д.Д. его, по-мо­ему, то­же раз­дра­жа­ли.

Осу­ще­ст­вить этот «об­ход­ной ма­невр» бы­ло бы не­труд­но, ес­ли бы на пу­ти не сто­ял Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич Та­та­ри­нов.

Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич ра­бо­тал не в От­де­ле изо­бре­те­ний, а в пор­то­вых мас­тер­ских и за­ни­мал скром­ную долж­ность сле­са­ря. Од­на­ко все — и в От­де­ле, и в пор­ту, и на це­лом фло­те — зна­ли, что ес­ли Та­та­ри­нов ска­жет: «Нет», чер­те­жи ни­ко­гда не ста­нут ве­щью.

О та­ких лю­дях го­во­рят: «Зо­ло­тые ру­ки». Но сло­ва эти не да­ют ни­ка­ко­го пред­став­ле­ния о Та­та­ри­но­ве. По­че­му ру­ки? Ко­гда Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич, рас­смот­рев чер­тёж, го­во­рил «нет», его «зо­ло­тые ру­ки» с тя­жё­лы­ми, ис­ко­ре­жен­ны­ми рев­ма­тиз­мом паль­ца­ми спо­кой­но ле­жа­ли на ко­ле­нях.

Все ди­пло­мы, зва­ния и долж­но­сти бы­ли бес­силь­ны пе­ред этим про­стым «нет». В том, что от­но­си­лось к «ве­щи» (так он на­зы­вал лю­бую кон­ст­рук­цию), Та­та­ри­нов мог спо­рить с кем угод­но — с ака­де­ми­ком, с ад­ми­ра­лом. А вот ака­де­ми­ки и ад­ми­ра­лы (они, хоть и не час­то, за­ха­жи­ва­ли в От­дел) с ним не спо­ри­ли. Они спра­ши­ва­ли: «Где?» — и пе­ре­де­лы­ва­ли де­таль, в ко­то­рую упи­рал­ся па­лец.

Од­на­ко у Та­та­ри­но­ва бы­ла сла­бость. Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич ни­ко­гда не го­во­рил «нет» чер­те­жам, на ко­то­рых стоя­ло не­бреж­но на­чер­тан­ное крас­ным ка­ран­да­шом раз­ма­ши­стое «Д». Оно оз­на­ча­ло, что чер­тёж про­ве­рен и ут­вер­ждён стар­шим ин­же­не­ром От­де­ла Д.Д. Гле­бо­вым.

На­блю­дать за ни­ми, слу­шать их раз­го­вор бы­ло на­сла­ж­де­ни­ем. Взяв чер­тёж, Та­та­ри­нов пре­ж­де все­го про­ве­рял, сто­ит ли в пра­вом ниж­нем уг­лу крас­ное «Д». Ес­ли «Д» от­сут­ст­во­ва­ло, он не­одоб­ри­тель­но хмы­кал, от­но­сил чер­тёж на рас­стоя­ние вы­тя­ну­той ру­ки (он был даль­но­зор­кий) и на­чи­нал ти­хонь­ко по­сту­ки­вать по, сто­лу. От это­го не­гром­ко­го сту­ка Смо­лин вздра­ги­вал. В луч­шем слу­чае Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич го­во­рил: «По­смот­рим», и то­гда не бы­ло ни ма­лей­шей га­ран­тии, что зав­тра чер­тёж не вер­нет­ся с ко­рот­ким, как ре­зо­лю­ция: «Нет».

Уви­дев за­вет­ное «Д», Та­та­ри­нов хмы­кал со­всем по-дру­го­му, на­де­вал оч­ки в мас­сив­ной кос­тя­ной оп­ра­ве и дол­го изу­чал чер­тёж. Обыч­но он го­во­рил про­сто: «Сде­ла­ем». Это зна­чи­ло, что та­ко­го-то чис­ла «вещь» бу­дет сто­ять на сто­ле Смо­ли­на. В тех­ни­ке су­ще­ст­ву­ют раз­ные клас­сы точ­но­сти. Та­та­ри­нов при­зна­вал толь­ко один — выс­ший.

Ино­гда, впро­чем, Та­та­ри­нов, изу­чив чер­тёж, про­сил:

— Глянь-ка, Да­нил Да­ни­ло­вич. Тут как по­ла­га­ешь? На брон­зо­вом от за­га­ра ли­це Гле­бо­ва чуть за­мет­но про­сту­па­ла блед­ность. Д.Д. одер­ги­вал гим­на­стер­ку (он де­мо­би­ли­зо­вал­ся, но по-преж­не­му хо­дил в фор­ме, толь­ко без по­гон), от­кла­ды­вал ка­ран­даш, и на­чи­нал­ся дол­гий раз­го­вор на паль­цах. На­ко­нец Та­та­ри­нов ки­вал:

— Не со­мне­вай­ся, Да­нил Да­ни­ло­вич. Сде­ла­ем. Бы­ва­ло, что Та­та­ри­нов при­хо­дил к Д.Д. по сво­им де­лам.

— Очень за­нят? — спра­ши­вал он де­ли­кат­но.

— Ни­че­го по­доб­но­го, — от­ве­чал Гле­бов и от­кла­ды­вал лю­бую са­мую сроч­ную ра­бо­ту.

— При­кинь-ка, по­жа­луй­ста.

Да­нил Да­ни­ло­вич брал спра­воч­ник и «при­ки­ды­вал». Мно­гие фор­му­лы и дан­ные он знал на па­мять, но прин­ци­пи­аль­но поль­зо­вал­ся кни­га­ми. «Не­че­го за­би­вать го­ло­ву тем, что есть в спра­воч­ни­ках, — лю­бил по­вто­рять он. — Ина­че не­чем бу­дет ду­мать».

— Семь­сот со­ро­ка вит­ков бу­дет дос­та­точ­но, — со­об­щал он.

— Смот­ри, — ки­вал Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич, — А я по­ла­гал, все семь­сот пять­де­сят.

Слу­ча­лось, пре­ж­де чем счи­тать, Д.Д. спра­ши­вал:

— А что ты ду­ма­ешь, Ни­ко­лай Ан­д­рее­вич?

— Да вро­де дать на­клон гра­ду­сов во­сем­на­дцать.

Да­нил Да­ни­ло­вич дол­го счи­тал, ак­ку­рат­но пря­тал ло­га­риф­ми­че­скую ли­ней­ку в фут­ляр и ма­хал ру­кой.

— Сем­на­дцать и де­вять де­ся­тых.

По­про­сить Смо­ли­на от­дать чер­те­жи ска­фан­д­ра дру­го­му мас­те­ру? Он бы, по­жа­луй, не со­гла­сил­ся: ап­па­рат дол­жен был ра­бо­тать под во­дой, а во­да не шу­тит. К то­му же нам ужас­но хо­те­лось, что­бы мо­дель ска­фан­д­ра сде­лал сам Та­та­ри­нов. Од­на­ж­ды мне да­же при­сни­лось, как он бе­рёт в ру­ки наш чер­тёж с зе­ле­ным све­то­фо­ром — крас­ной бу­к­вой «Д»...

На­яву всё об­стоя­ло го­раз­до ху­же. Ка­ж­дый но­вый ва­ри­ант кон­ст­рук­ции по­па­дал под при­цель­ный огонь во­про­сов. Д.Д. вни­ма­тель­но раз­гля­ды­вал чер­тёж, по­том от­кла­ды­вал в сто­ро­ну. Это зна­чи­ло, что чер­теж изу­чен, и сей­час нач­нет­ся:

— Где Он бу­дет но­сить ап­па­рат?

— Как Он — без по­сто­рон­ней по­мо­щи — его на­де­нет?

— Ка­ким об­ра­зом Он уз­на­ет, что пе­ре­кись кон­ча­ет­ся и по­ра вы­хо­дить на по­верх­ность?

«Он» — не­из­вест­ный че­ло­век, ко­то­ро­му пред­стоя­ло ра­бо­тать в на­шем ска­фан­д­ре. Д.Д. вста­вал и, не­ук­лю­же пе­ре­ва­ли­ва­ясь, изо­бра­жал это­го че­ло­ве­ка.

— Где эта лям­ка? — спра­ши­вал он. — Не знаю. Не ви­жу. Не мо­гу до­тя­нуть­ся. Нет, без по­мо­щи. Я один. А те­перь я хо­чу снять. Сна­ча­ла ле­вую ру­ку? Но я пе­ре­пу­тал и на­чал с пра­вой. Что то­гда?

Ес­ли ве­рить Д.Д., поль­зо­вать­ся ска­фан­дром дол­жен был ка­кой-то стран­ный тип. Этот тип лю­бил бе­гать, пры­гать, па­дать, мог ча­са­ми сто­ять на го­ло­ве, и в этом про­ти­во­ес­те­ст­вен­ном по­ло­же­нии его нуж­но бы­ло снаб­жать ки­сло­ро­дом. Он вёл се­бя как са­мо­убий­ца. Был на ред­кость туп и не­со­об­ра­зи­те­лен во всём, что ка­са­лось его поль­зы. За­то от­ли­чал­ся дья­воль­ской изо­бре­та­тель­но­стью, ко­гда нуж­но бы­ло при­чи­нить се­бе вред.

Он не же­лал смот­реть на по­ка­за­ния при­бо­ров. На­халь­но на­жи­мал кноп­ки, ко­то­рые нель­зя бы­ло тро­гать, и от­ка­зы­вал­ся ка­сать­ся тех, что сле­до­ва­ло. Он це­п­лял­ся шлан­га­ми за крюч­ки, на­ты­кал­ся на ост­рые пред­ме­ты. Ко­ро­че, де­лал всё, что­бы по­гиб­нуть. А мы — так тре­бо­вал Д.Д. — долж­ны бы­ли не дать ему по­гиб­нуть, долж­ны бы­ли, не­смот­ря ни на что, его спа­сти!

Шла борь­ба — упор­ная и дол­гая. Поч­ти сра­зу же вы­яви­лись два ос­нов­ных пре­пят­ст­вия. Пре­одо­леть их бы­ло труд­но — и со­вер­шен­но не­об­хо­ди­мо.

Во вре­мя ра­бо­ты че­ло­ве­ку нуж­но раз­ное ко­ли­че­ст­во ки­сло­ро­да: от пол-лит­ра до трёх и да­же трёх с по­ло­ви­ной лит­ров в ми­ну­ту. По­мо­гать се­бе (по­во­ра­чи­вать кра­ны, на­жи­мать кноп­ки и то­му по­доб­ное) он не на­ме­рен. Из­воль­те дать кон­ст­рук­цию, ко­то­рая это бу­дет де­лать за не­го са­ма.

Есть раз­ные пу­ти. Мож­но, на­при­мер, по­да­вать в ниж­ний ба­чок столь­ко пе­ре­ки­си, что­бы из неё ка­ж­дую ми­ну­ту вы­де­ля­лось 3 —3,5 лит­ра ки­сло­ро­да.

Это­го хва­тит в лю­бом слу­чае. Од­на­ко в мо­мент, ко­гда че­ло­век сто­ит без де­ла или вы­пол­ня­ет лёг­кую ра­бо­ту, так мно­го ему во­все не нуж­но. Лиш­ний ки­сло­род бу­дет рас­хо­до­вать­ся бес­по­лез­но. При­дёт­ся брать с со­бой лиш­ний за­пас пе­ре­ки­си.

Мож­но по­доб­рать диа­метр труб­ки так, что­бы еже­ми­нут­но по­лу­ча­лось ка­кое-то про­ме­жу­точ­ное ко­ли­че­ст­во ки­сло­ро­да — ска­жем, пол­то­ра лит­ра. В сред­нем это пра­виль­но. Но че­ло­век не уме­ет ды­шать «в сред­нем». Ино­гда ему нуж­но толь­ко пол-лит­ра, и лиш­ний литр бу­дет ухо­дить зря. В дру­гие же ми­ну­ты он нач­нет ис­пы­ты­вать не­хват­ку ки­сло­ро­да, и его вряд ли уте­шит мысль, что ещё не­дав­но ки­сло­род был в из­быт­ке...

Дол­го не уда­ва­лось пре­одо­леть это пре­пят­ст­вие. Но на­ко­нец, «по­сле боль­ше чем од­ной не­уда­чи» (как пи­шут в ста­рых кни­гах), мы на­шли ре­ше­ние. Труб­ку, че­рез ко­то­рую пе­ре­кись по­сту­па­ет в ниж­ний ба­чок, снаб­ди­ли осо­бым при­спо­соб­ле­ни­ем — чем-то вро­де зо­лот­ни­ко­вой ко­роб­ки па­ро­вой ма­ши­ны.

При­спо­соб­ле­ние до­воль­но про­стое: ци­линдр и пор­шень. При раз­ло­же­нии пе­ре­ки­си вы­де­ля­ет­ся ки­сло­род. Ки­сло­род, как и по­до­ба­ет га­зу, рав­но­мер­но да­вит во все сто­ро­ны. В ча­ст­но­сти, он на­жи­ма­ет на пор­шень и за­став­ля­ет его под­нять­ся в ци­лин­д­ре. При этом пор­шень пе­ре­кры­ва­ет от­вер­стие, че­рез ко­то­рое пе­ре­кись из верх­не­го бач­ка по­па­да­ет в ниж­ний. По­сту­п­ле­ние пе­ре­ки­си пре­кра­ща­ет­ся. Дав­ле­ние в ниж­нем бач­ке по­сте­пен­но па­да­ет — че­ло­век рас­хо­ду­ет ки­сло­род для ды­ха­ния. Ко­гда дав­ле­ние упа­дёт ни­же оп­ре­де­лен­ной ве­ли­чи­ны, пор­шень опус­тит­ся, от­кро­ет от­вер­стие, и в ба­чок по­сту­пит но­вая пор­ция пе­ре­ки­си.

Да­нил Да­ни­ло­вич рас­смат­ри­вал чер­тёж доль­ше обыч­но­го. Мы жда­ли. Че­ст­но го­во­ря, я счи­тал, что у нас есть не­ко­то­рые ос­но­ва­ния гор­дить­ся. Д.Д. от­ло­жил чер­теж, взял его сно­ва... Ска­зал, нис­коль­ко не ме­няя сво­его обыч­но­го, су­хо­ва­то-веж­ли­во­го то­на:

— Ни­че­го. Ра­бо­тать бу­дет. Но мож­но про­ще.

— А за­чем? — спро­сил я.

— Раз мож­но — зна­чит, нуж­но, — от­ре­зал Д.Д.

— Го­тов спо­рить... — на­чал Ге­на.

— Про­иг­рае­те, — был от­вет.

Д.Д. взял ка­ран­даш, не­сколь­ки­ми ли­ния­ми изо­бра­зил бач­ки. Взгля­нул на Ге­ну и от­ло­жил ка­ран­даш в сто­ро­ну.

— Нет, не се­го­дня. Че­рез три дня. Ес­ли вы не сде­лае­те рань­ше...

Всю до­ро­гу Ге­на мол­чал. А ко­гда мы по­до­шли к его до­му, ска­зал мрач­но:

— Я про­иг­рал. Кла­пан.

— Ка­кой кла­пан?

— Об­рат­ный.

Ни­ка­ких порш­ней и ци­лин­д­ров. От­вер­стие и круг­лая, вро­де мо­не­ты, пла­стин­ка с пру­жи­ной. Ко­гда дав­ле­ние в ниж­нем бач­ке па­да­ет, пру­жи­на от­жи­ма­ет пла­стин­ку, и пе­ре­кись сво­бод­но про­хо­дит в от­вер­стие. При по­вы­ше­нии дав­ле­ния газ да­вит на «мо­не­ту», она за­пи­ра­ет от­вер­стие, и при­ток пе­ре­ки­си пре­кра­ща­ет­ся. Ге­ни­аль­но.

— Ты ду­ма­ешь, Д.Д. до­га­дал­ся?

Ге­на по­жал пле­ча­ми:

— Знал с са­мо­го на­ча­ла.

По­хо­же, что так. Ед­ва взгля­нув на чер­тёж, Д.Д. ска­зал:

— При­ки­нем... — и сра­зу по­лез за кни­га­ми.

Он мгно­вен­но на­хо­дил нуж­ную стра­ни­цу, сол­неч­ный зай­чик ед­ва ус­пе­вал за бе­гун­ком ло­га­риф­ми­че­ской ли­ней­ки. А рас­чёт за­нял мно­го вре­ме­ни, Д.Д. «при­ки­ды­вал» тща­тель­но. За­то мы по­лу­чи­ли все не­об­хо­ди­мые дан­ные: раз­ме­ры кла­па­на, чис­ло вит­ков пру­жи­ны, ма­те­ри­ал, из ко­то­ро­го сле­ду­ет де­лать пла­стин­ку.

— С кла­па­ном всё, — ре­зю­ми­ро­вал Д.Д. — Пе­ре­хо­ди­те ко вто­рой про­бле­ме.

«Пе­ре­хо­дить» к ней нам во­все не тре­бо­ва­лось. Уже мно­го ме­ся­цев мы би­лись над этой ока­ян­ной про­бле­мой. Как обес­пе­чить ра­бо­ту ап­па­ра­та во всех по­ло­же­ни­ях?

В обыч­ных во­до­лаз­ных ска­фан­д­рах всё про­сто. Там ки­сло­род — газ, хра­ня­щий­ся в бал­ло­нах под вы­со­ким дав­ле­ни­ем. Сто­ит от­крыть вен­тиль, и газ «по­те­чёт» в лю­бом на­прав­ле­нии: в сто­ро­ну, вверх, вниз.

Пе­ре­кись во­до­ро­да — жид­кость. Как вся­кая жид­кость, она те­чёт вниз — из верх­не­го бач­ка в ниж­ний. Здесь она раз­ла­га­ет­ся, и ки­сло­род по­сту­па­ет на ды­ха­ние.

В нор­маль­ном по­ло­же­нии так. А ес­ли че­ло­век ля­жет или, ху­же то­го, вста­нет на го­ло­ву? То­гда ниж­ний ба­чок ока­жет­ся свер­ху, пе­ре­кись же вверх не пой­дёт. Не пой­дёт — зна­чит, не смо­жет раз­ла­гать­ся (ведь ка­та­ли­за­тор толь­ко в ниж­нем бач­ке!), и че­ло­век за­дох­нет­ся, имея за спи­ной сот­ни лит­ров ки­сло­ро­да... Мож­но ли за­ста­вить жид­кость течь вверх? Ко­неч­но. Для это­го су­ще­ст­ву­ют на­пор­ные баш­ни, на­со­сы са­мых раз­лич­ных кон­ст­рук­ций. Од­на­ко но­сить на се­бе баш­ню (ти­па по­жар­ной ка­лан­чи) не­удоб­но. И на­сос то­же. К на­со­су ну­жен дви­га­тель, а к дви­га­те­лю — го­рю­чее...

Руч­ной на­сос? В на­ших про­ек­тах и это бы­ло. Од­на­ко Д.Д. при­нёс ве­ло­си­пед­ный на­сос и по­про­сил ко­го-ни­будь из нас встать на го­ло­ву и по­ра­бо­тать... В об­щем, мы пе­ре­ста­ли спо­рить.

Бы­ло и мно­гое дру­гое. Ска­жем, пре­вра­тить верх­ний ба­чок в ци­линдр, а верх­нюю крыш­ку — в пор­шень. Пор­шень да­вит на пе­ре­кись, де­вать­ся ей не­ку­да и...

— Слож­но, гро­мозд­ко и не гер­ме­тич­но, — оп­ре­де­лил Д.Д.

Мы не на­стаи­ва­ли. Тем бо­лее, что бы­ли и дру­гие труд­но­сти. Пор­шень да­вит на пе­ре­кись — яс­но. Но что да­вит на пор­шень...

Ре­ше­ние на­шлось. И очень удоб­ное, так как «по со­вмес­ти­тель­ст­ву» оно уст­ра­ня­ло труд­но­сти, свя­зан­ные с пай­кой или свар­кой алю­ми­ния. Верх­ний ба­чок ре­ше­но бы­ло сде­лать мяг­ким. То есть не со­всем мяг­ким. Верх­няя и ниж­няя крыш­ки ос­та­лись ме­тал­ли­че­ски­ми, алю­ми­ние­вы­ми. А для сте­нок мы по­доб­ра­ли спе­ци­аль­ное син­те­ти­че­ское во­лок­но, на ко­то­рое пе­ре­кись во­до­ро­да не дей­ст­ву­ет.

Да­вить на та­кой — по­лу­мяг­кий — ба­чок го­раз­до про­ще. Да­нил Да­ни­ло­вич рас­счи­тал пру­жи­ны, ко­то­рые сжи­ма­ли ба­чок свер­ху и сни­зу. Что­бы он не те­рял фор­мы, в крыш­ках, по кра­ям, сде­ла­ли от­вер­стия. Че­рез от­вер­стия про­пус­ти­ли ме­тал­ли­че­ские шты­ри-на­прав­ляю­щие; по ним крыш­ки мог­ли сво­бод­но хо­дить вверх и вниз (но не в сто­ро­ну), а мяг­кие стен­ки при этом скла­ды­ва­лись «гар­мош­кой».

Сде­лать алю­ми­ние­вые крыш­ки с от­вер­стия­ми бы­ло не­труд­но и без свар­ки. Ниж­ний же ба­чок мож­но бы­ло из­го­то­вить из лю­бо­го ме­тал­ла — всё рав­но там пе­ре­кись раз­ла­га­ет­ся.

С это­го мо­мен­та ра­бо­та по­шла лег­че. Прав­да, Д.Д. по-преж­не­му при­ди­рал­ся бес­по­щад­но:

— Мяг­кий ба­чок? Не воз­ра­жаю. То­гда усиль­те за­щи­ту — на­руж­ный ко­жух. Дай­те схе­му кре­п­ле­ния. Сбор­ки. Раз­бор­ки. Рем­ни. Ме­лочь? Са­ми вы ме­лочь! Хо­тел бы я по­смот­реть, как вы под во­дой за­го­во­ри­те. То-то и оно, бу­де­те пус­кать пу­зы­ри...

Мы не оби­жа­лись. Ехид­ни­чал он, ско­рее, по при­выч­ке. И ска­фандр, мы чув­ст­во­ва­ли, ста­но­вил­ся луч­ше. Рас­смат­ри­вая оче­ред­ной ва­ри­ант, Д.Д. брал в ру­ки не «Кон­ст­рук­тор-2Т», а крас­ный ка­ран­даш. Зна­чит, уже не за го­ра­ми бы­ло вре­мя, ко­гда в пра­вом ниж­нем уг­лу чер­те­жа поя­вит­ся «Д».

Ге­на хо­дил мрач­ный. Это бы­ло стран­но — ра­бо­та при­бли­жа­лась к кон­цу. Во­про­сов я не за­да­вал. Спра­ши­вать — вер­ный спо­соб ни­че­го не уз­нать. Ге­на не­мед­лен­но замк­нёт­ся и бу­дет мол­чать, как те­ле­фон-ав­то­мат, в ко­то­рый за­бы­ли бро­сить мо­не­ту. С ним на­до по-дру­го­му: де­лать вид, что ни­че­го не за­ме­ча­ешь. То­гда он не вы­дер­жит.

Мы гу­ля­ли. Так, по край­ней ме­ре, нам ка­за­лось. Про­хо­жие, ве­ро­ят­но, ду­ма­ли ина­че: два мо­ло­дых че­ло­ве­ка опаз­ды­ва­ют на по­езд. Нам по­сто­ян­но не хва­та­ло вре­ме­ни — мы ра­зу­чи­лись гу­лять.

И зря. Сто­ял фев­раль. Ноч­ной при­мор­ский буль­вар, по ко­то­ро­му мы мча­лись, был пре­кра­сен. Лег­кий норд, за­бав­ля­ясь, те­ре­бил веч­ную зе­лень оле­ан­д­ров. Вни­зу, у са­мых ног, ров­но ды­ша­ли вол­ны. И ог­ни, ог­ни. Бух­та, под­ко­вой ог­ней ох­ва­тив­шая мо­ре. Не­бо — вы­со­кое, чёр­ное — в ог­нях звезд. Это здесь, на при­мор­ском буль­ва­ре, Горь­кий ска­зал ко­гда-то: «Но­чью Ба­ку кра­си­вее Не­апо­ля...»

— Лю­бишь не­ожи­дан­но­сти? — не по­во­ра­чи­вая го­ло­вы, бурк­нул Ге­на.

Я от­ве­тил, что люб­лю, осо­бен­но при­ят­ные.

— А не­при­ят­ные?

Я вы­ну­ж­ден был при­знать, что не­при­ят­ные не­ожи­дан­но­сти люб­лю зна­чи­тель­но мень­ше.

— Глад­ко, очень глад­ко, слиш­ком глад­ко, — ус­лы­шал я в от­вет.

— Мо­жет быть, ся­дем?

Сде­лав кру­той по­во­рот и не сбав­ляя ско­ро­сти, мы ри­ну­лись к ска­мей­ке.

— Что глад­ко? — спро­сил я.

— Всё.

Я мол­чал, вы­жи­дая. Ге­на на­по­ми­нал па­ро­вой ко­тел. С ми­ну­ты на ми­ну­ту он дол­жен был взо­рвать­ся.

— Так даль­ше про­дол­жать­ся не мо­жет.

Это Ге­на про­из­нес спо­кой­но. А даль­ше на ме­ня об­ру­шил­ся по­ток, шквал, са­мум слов.

Всё идёт слиш­ком хо­ро­шо. До не­при­ли­чия глад­ко. Мы ус­по­кои­лись. Ма­ло за­ни­ма­ем­ся. Ещё мень­ше зна­ем. Не­ожи­дан­но­сти, не­при­ят­но­сти, не­сча­стья под­сте­ре­га­ют нас на ка­ж­дом ша­гу. А мы без­дель­ни­ча­ем. И до­ждём­ся, что всё рух­нет. Так даль­ше про­дол­жать­ся не мо­жет.

Я роб­ко на­пом­нил, что на­ши де­ла идут во­все не так глад­ко. Чер­те­жи до сих пор не под­пи­са­ны. Мо­дель не за­ка­за­на. Ис­то­рия с по­лу­че­ни­ем пе­ре­ки­си ед­ва не кон­чи­лась пе­чаль­но. Ес­ли бы не сча­ст­ли­вый слу­чай...

— Вот имен­но, — пе­ре­бил Ге­на. — Ду­ра­кам — сча­стье...

Я воз­ра­зил. По-мо­ему, сча­стье на­ве­ща­ет ду­ра­ков до­воль­но ред­ко.

— А по­че­му? — Ге­на умел пе­ре­страи­вать­ся на хо­ду. — По­то­му что ра­зум­ный че­ло­век слы­шит пре­ду­пре­ж­де­ние. Стук­ни ти­хо­неч­ко в ок­но, и он пой­мет. А ду­рак? Ду­рак за­кро­ет став­ни.

— Ту­ман­но, — за­ме­тил я, ад­ре­су­ясь к Боль­шой Мед­ве­ди­це.

— На­обо­рот, всё яс­но. — Ге­на об­ра­щал­ся к Ма­лой. — По­че­му слу­чил­ся кон­фуз с пе­ре­ки­сью? По­то­му что мы не ду­ма­ли. Раз­ве нель­зя бы­ло пред­ви­деть во­прос Смо­ли­на? А вся эта ди­кая трёх­днев­ная че­хар­да? Тут не гор­дить­ся, пла­кать на­до. Пред­ло­жить ап­па­рат на пе­ре­ки­си и не удо­су­жить­ся изу­чить её... Без­обра­зие! Рас­пу­щен­ность! На­шей са­мо­уве­рен­но­сти мог бы по­за­ви­до­вать ба­рон Мюн­хау­зен...

Это был пол­ный пе­ре­смотр на­ших по­зи­ций. Я гор­дил­ся те­ми тре­мя дня­ми, и Ге­на, ру­ча­юсь, то­же. И вдруг... Но, по­ду­мав, я со­гла­сил­ся, что во мно­гом он прав.

— Вы­во­ды? — спро­сил я.

— Мы на­чи­на­ем ра­бо­тать с ки­сло­ро­дом. А мно­го ли мы о нём зна­ем? — Ге­на фырк­нул. — При­мер­но то, что ты пи­сал в школь­ном со­чи­не­нии.

Это был, ко­неч­но, оче­ред­ной «за­гиб». Но спе­ци­аль­но ки­сло­ро­дом мы дей­ст­ви­тель­но не за­ни­ма­лись.

— Что же кон­крет­но на­до знать?

— Всё. — Ге­на уда­рил ку­ла­ком по ска­мей­ке. — Всё о ки­сло­ро­де.

В то вре­мя ни­кто из нас не пред­став­лял се­бе за­да­чу. О боль­шин­ст­ве хи­ми­че­ских эле­мен­тов — да­же ред­ких, ма­ло­из­ве­ст­ных — на­пи­са­ны тол­стые кни­ги. О ки­сло­ро­де та­кой кни­ги нет. Её и не мо­жет быть. Во-пер­вых, по­то­му, что это бы­ла бы слиш­ком тол­стая кни­га — в де­сят­ки ты­сяч стра­ниц. Во-вто­рых, её при­шлось бы пи­вать це­ло­му кол­лек­ти­ву, лю­дям раз­ных спе­ци­аль­но­стей. Хи­мик, био­лог, ме­тал­лург, под­вод­ник, свар­щик, врач, ас­т­ро­фи­зик, лёт­чик, гео­лог — я мог бы пе­ре­чис­лять и пе­ре­чис­лять, по­то­му что до­б­рая по­ло­ви­на че­ло­ве­че­ских спе­ци­аль­но­стей свя­за­на с ки­сло­ро­дом.

Но всё это вы­яс­нит­ся по­том... А по­ка мы бе­жим по буль­ва­ру, и Ге­на мо­но­тон­ным го­ло­сом буб­нит: — Всё о ки­сло­ро­де. Знать. Чув­ст­во­вать. Уга­ды­вать его с за­кры­ты­ми гла­за­ми.

Я ки­ваю. Мы не зна­ем ис­то­рию ки­сло­ро­да. Не зна­ем, ка­ких тру­дов стои­ло его уга­дать. Да­же с от­кры­ты­ми гла­за­ми.

Труд­но най­ти че­ло­ве­ка, ко­то­рый от­крыл ки­сло­род. Кни­ги спо­рят. Од­ни на­зы­ва­ют швед­ско­го ап­те­ка­ря Кар­ла Виль­гель­ма Шее­ле из ма­лень­ко­го го­род­ка Штраль­зунд. Дру­гие — анг­ли­ча­ни­на При­стли, свя­щен­ни­ка «по долж­но­сти», хи­ми­ка и био­ло­га по при­зва­нию. Та­кой ав­то­ри­тет, как Фрид­рих Эн­гельс, счи­та­ет, что ки­сло­род от­крыл ве­ли­кий фран­цуз­ский хи­мик Ла­ву­а­зье. Зна­ме­ни­тый Джемс Уатт был ис­крен­не убе­ж­дён, что его роль не мень­ше. Есть, на­ко­нец, ещё гол­лан­дец Дреб­бель, о за­га­доч­ной судь­бе ко­то­ро­го мы зна­ем ма­ло.

Но раз­ве так важ­но, кто пер­вый ска­зал «а»? В дан­ном слу­чае — очень. Да и про­сто ин­те­рес­но, кто пер­вый уз­нал ки­сло­род.

Соб­ст­вен­но, зна­ли его пер­вые лю­ди на Зем­ле. Уже эти лю­ди (а до них — рас­те­ния и жи­вот­ные) «от­кры­ли» ки­сло­род — они им ды­ша­ли. И тот, кто пер­вый за­жёг огонь, то­же от­крыл ки­сло­род: без ки­сло­ро­да нет го­ре­ния. И ещё один, бро­сив­ший в кос­тёр ку­сок мед­ной ру­ды, — он хо­тел ос­во­бо­дить медь от ки­сло­ро­да. Об ал­хи­ми­ках и го­во­рить не­че­го: в по­ис­ках «фи­ло­соф­ско­го кам­ня» они по­сто­ян­но со­еди­ня­ли эле­мен­ты с ки­сло­ро­дом и от­ни­ма­ли у ве­ществ ки­сло­род.

Ки­сло­род от­кры­ва­ли ты­ся­чи лю­дей, и ни­кто его не от­крыл. Так бы­ва­ет в нау­ке. Лю­ди уме­ли па­дать за­дол­го до Нью­то­на, но за­кон все­мир­но­го тя­го­те­ния от­крыл всё-та­ки Иса­ак Нью­тон.

Пер­вым, кто по­лу­чил ки­сло­род в чис­том ви­де, кто ис­сле­до­вал его свой­ст­ва и да­же пред­ска­зал не­ко­то­рые об­лас­ти при­ме­не­ния, был Джо­зеф При­стли. Он поль­зо­вал­ся ве­ще­ст­вом, ко­то­рое те­перь зна­ко­мо школь­ни­ку 7-го клас­са, — оки­сью рту­ти.

Не знаю, сто­ит ли опи­сы­вать, что он де­лал с ки­сло­ро­дом. По­лу­чит­ся про­стое по­вто­ре­ние школь­ных опы­тов. При­стли вно­сил в ки­сло­род тлею­щую лу­чи­ну — лу­чи­на вспы­хи­ва­ла, го­ря­щую све­чу — све­ча го­ре­ла яр­че. Он по­мес­тил под кол­пак с ки­сло­ро­дом мышь — мышь ды­ша­ла. По­про­бо­вал ды­шать сам — по­лу­чи­лось. В сво­ём днев­ни­ке он за­пи­сал: «По­сле ря­да дру­гих опы­тов 1 ав­гу­ста 1774 го­да я по­пы­тал­ся из­влечь воз­дух (так При­стли на­зы­ва­ет ки­сло­род. — Р.Б.) из ртут­ной ока­ли­ны и на­шёл, что воз­дух лег­ко мо­жет быть из­гнан из неё по­сред­ст­вом лин­зы (солн­це, про­пу­щен­ное сквозь лин­зу, ис­пол­ня­ло роль го­рел­ки). Ка­ко­во же бы­ло мое изум­ле­ние, ко­гда я об­на­ру­жил, что све­ча го­рит в этом воз­ду­хе не­обы­чай­но яр­ким пла­ме­нем. Тщет­но пы­тал­ся я най­ти объ­яс­не­ние это­му яв­ле­нию... Мо­жет быть, чис­тый де­фло­ги­сти­ро­ван­ный воз­дух (то есть опять-та­ки ки­сло­род. — Р.Б.) ста­нет ко­гда-ни­будь мод­ным пред­ме­том рос­ко­ши... А по­ка толь­ко две мы­ши да я сам име­ли воз­мож­ность вды­хать его».

Как ви­ди­те, ни­че­го осо­бен­но­го. И всё-та­ки не сто­ит улы­бать­ся и по­жи­мать пле­ча­ми. Не шко­ла нау­чи­ла При­стли этим опы­там. На­обо­рот, этим опы­там При­стли нау­чил шко­лу.

При­стли мно­гое знал о ки­сло­ро­де. Но од­но­го — са­мо­го глав­но­го — он не знал. Не знал, что от­кры­тый им газ — ки­сло­род. Воз­ду­хом он на­зы­вал его не слу­чай­но. До са­мой смер­ти При­стли был ис­крен­не убе­ж­ден, что име­ет де­ло с очи­щен­ным от фло­ги­сто­на «де­фло­ги­сти­ро­ван­ным» воз­ду­хом.

Дру­гой хи­мик, Карл Шее­ле, по­лу­чив­ший ки­сло­род при­мер­но в то же вре­мя, на­зы­вал его «рай­ским воз­ду­хом» — от­ли­чие не очень су­ще­ст­вен­ное...

При­стли и Шее­ле мно­гое сде­ла­ли для хи­мии. Но имен­но о них пи­сал в «Диа­лек­ти­ке при­ро­ды» Эн­гельс: «они... идут не­вер­ны­ми, кри­вы­ми, не­на­деж­ны­ми пу­тя­ми и час­то да­же не по­зна­ют ис­ти­ны, хо­тя и упи­ра­ют­ся в неё лбом».

Упе­реть­ся лбом и не уви­деть? Что, у них на гла­зах бы­ли шо­ры? Да. Прав­да, шо­ры име­ли впол­не со­лид­ное на­зва­ние: «фло­ги­стон­ная тео­рия».

В нау­ке ред­ко поль­зу­ют­ся од­ним цве­том: аб­со­лют­но бе­лым или аб­со­лют­но чер­ным. О фло­ги­стон­ной тео­рии мож­но ска­зать мно­го пло­хо­го. Мож­но ска­зать и не­ма­ло хо­ро­ше­го. На­при­мер, что эта тео­рия (пусть оши­боч­ная) на­нес­ла ре­ши­тель­ный удар «кол­дов­ст­ву» и шар­ла­тан­ст­ву ал­хи­ми­ков, по­мог­ла хи­мии стать нау­кой.

Но всё за­ви­сит от вре­ме­ни. К кон­цу XVIII ве­ка борь­ба с ал­хи­ми­ка­ми ос­та­лась в про­шлом. По­ра бы­ло ду­мать о бу­ду­щем, ид­ти впе­рёд. И тут ока­за­лось, что фло­ги­стон­ная тео­рия (имен­но по­то­му, что она оши­боч­ная) ид­ти впе­рёд не хо­чет. Ма­ло то­го, она сдер­жи­ва­ет об­щее дви­же­ние. Это пра­ви­ло: и тео­рии, и лю­ди, от­став­шие от вре­ме­ни, бо­ят­ся бу­ду­ще­го.

Лю­бо­пыт­но, что в ос­но­ве фло­ги­стон­ной тео­рии ле­жит ошиб­ка. Про­стая и ге­ни­аль­ная ошиб­ка, ко­то­рую сде­лал за­ме­ча­тель­ный учё­ный Ро­берт Бойль (один из пер­во­от­кры­ва­те­лей за­ко­на Бой­ля — Ма­ри­от­та).

В 1673 го­ду Бойль про­вёл опыт. Вло­жил ку­сок свин­ца в стек­лян­ную ре­тор­ту, за­па­ял и взве­сил. По­том на­грел до вы­со­кой тем­пе­ра­ту­ры. По­лу­чи­лась окись свин­ца («из­весть», как то­гда го­во­ри­ли). Бойль от­ло­мил уз­кое гор­лыш­ко ре­тор­ты — в неё со сви­стом ри­нул­ся воз­дух. Сно­ва взве­сил. Вес уве­ли­чил­ся.

Это­го сле­до­ва­ло ждать. По­сколь­ку ки­сло­род, на­хо­див­ший­ся в ре­тор­те, со­еди­нил­ся со свин­цом и его ме­сто за­нял на­руж­ный воз­дух, об­щий вес, по­нят­но, стал боль­ше. Бойль, од­на­ко, ни­че­го не знал о ки­сло­ро­де. А воз­дух, во­рвав­ший­ся (да ещё со сви­стом) в ре­тор­ту, не за­ме­тил. По­ис­ти­не ге­ни­аль­ная ошиб­ка!

Ре­зуль­та­том её был ес­те­ст­вен­ный во­прос: за счёт че­го уве­ли­чил­ся вес за­па­ян­ной ре­тор­ты? Оче­вид­но, за счёт ка­ко­го-то ве­ще­ст­ва, ко­то­рое на­хо­ди­лось сна­ру­жи и про­ник­ло сквозь стек­лян­ные стен­ки.

Это не был воз­дух. Ведь воз­дух ри­нул­ся в ре­тор­ту толь­ко по­сле то­го, как её вскры­ли (тут Бойль не за­был о сви­сте). Воз­дух счи­тал­ся чрез­вы­чай­но «тон­кой ма­те­ри­ей». И ес­ли он не смог прой­ти сквозь стек­ло, а не­кое ве­ще­ст­во про­шло — зна­чит, оно бы­ло тон­чай­шей, пря­мо-та­ки не­уло­ви­мой ма­те­ри­ей. Бойль ре­шил, что это мо­жет быть толь­ко огонь, «ог­нен­ная ма­те­рия».

Ос­таль­ное про­сто. Ог­нен­ная ма­те­рия про­со­чи­лась в ре­тор­ту. Со­еди­ни­лась со свин­цом. Об­ра­зо­ва­лась «из­весть». Вес ре­тор­ты уве­ли­чил­ся — опять-та­ки за счёт этой «ма­те­рии»...

Идеи Бой­ля раз­ви­ли дру­гие хи­ми­ки. В на­ча­ле XVIII ве­ка не­мец­кий уче­ный Э. Шталь соз­дал за­кон­чен­ную, строй­ную и по-сво­ему ло­гич­ную тео­рию.

Все ве­ще­ст­ва, спо­соб­ные го­реть, со­сто­ят из осо­бой ма­те­рии «фло­ги­сто­на» (от гре­че­ско­го «фло­ги­стос» — «сжи­гае­мый») и зо­лы. Ко­гда та­кое ве­ще­ст­во, ска­жем де­ре­во, го­рит, фло­ги­стон уле­ту­чи­ва­ет­ся, пре­вра­ща­ясь в те­п­ло и свет. При го­ре­нии ме­тал­лов фло­ги­стон так­же ис­че­за­ет, ос­та­ет­ся ме­тал­ли­че­ская зо­ла — ока­ли­на. Ока­ли­ну мож­но сно­ва пре­вра­тить в ме­талл, ес­ли вер­нуть ей фло­ги­стон. Для это­го её на­до про­ка­лить с ве­ще­ст­вом, в ко­то­ром мно­го фло­ги­сто­на. На­при­мер, с уг­лем.

Как ви­ди­те, идеи Бой­ля силь­но «усо­вер­шен­ст­во­ва­ны» и вы­гля­дят до­воль­но убе­ди­тель­но. Во вся­ком слу­чае, по­дав­ляю­щее боль­шин­ст­во хи­ми­ков XVIII сто­ле­тия счи­та­ло тео­рию бес­спор­ной. И ес­ли, как это бы­ло в опы­тах При­стли, фак­ты про­ти­во­ре­чи­ли тео­рии, хи­ми­ки дей­ст­во­ва­ли по прин­ци­пу: «Тем ху­же для фак­тов».

Очень ин­те­рес­на в этом смыс­ле ис­то­рия с во­дой. Со вре­ме­ни древ­не­гре­че­ско­го фи­ло­со­фа Эм­пе­док­ла счи­та­лось, что мир со­сто­ит из че­ты­рех глав­ных «на­чал»: зем­ли, во­ды, ог­ня и воз­ду­ха. Эти «на­ча­ла» про­сты, и по­то­му их нель­зя ни из­ме­нить, ни раз­ру­шить. И ко­неч­но же, «го­ря­чий и су­хой» огонь не мо­жет пре­вра­тить­ся в «хо­лод­ную и мок­рую» во­ду...

И вдруг в 1781 го­ду анг­лий­ский хи­мик Кэ­вен­диш об­на­ру­жил, что во­до­род (то­гда его на­зы­ва­ли го­рю­чим воз­ду­хом) при сго­ра­нии пре­вра­ща­ет­ся в... во­ду. Ещё рань­ше это яв­ле­ние на­блю­дал При­стли. Но от­мах­нул­ся от не­го, как от яв­ной не­ле­по­сти. Во­до­род мно­гие счи­та­ли фло­ги­сто­ном (лёг­кий и го­рит). И вдруг «сам» фло­ги­стон пре­вра­ща­ет­ся в не­го­рю­чую во­ду...

Кэ­вен­диш то­же не по­ве­рил, но ос­та­но­вить­ся не мог. Для не­го, экс­пе­ри­мен­та­то­ра по на­ту­ре, опы­ты бы­ли стра­стью. Он ис­кал ошиб­ку. Но ско­ро убе­дил­ся, что ошиб­ки нет — фло­ги­стон дей­ст­ви­тель­но пре­вра­ща­ет­ся в во­ду.

И то­гда Джемс Уатт вы­ска­зал по­ра­зи­тель­но сме­лую, да­же дерз­кую мысль (о ней он лю­бил вспо­ми­нать впо­след­ст­вии). Уатт пред­по­ло­жил, что од­на из «ос­нов ми­ро­зда­ния» — во­да — слож­ное те­ло. Од­на­ко (но об этом он пред­по­чи­тал не вспо­ми­нать), он счи­тал во­ду «со­еди­не­ни­ем де­фло­ги­сти­ро­ван­но­го воз­ду­ха с фло­ги­сто­ном», то есть обык­но­вен­ным воз­ду­хом!

Че­рез не­сколь­ко лет, ко­гда Ла­ву­а­зье «ра­зо­бла­чил» во­до­род­но-ки­сло­род­ную при­ро­ду во­ды, Уатт оби­дел­ся. Он ут­вер­ждал, что его обош­ли, что он го­во­рил то же са­мое. Но во­да есть во­да, а воз­дух есть воз­дух, и тут ни­че­го не по­де­ла­ешь...

На­шел­ся лишь один учё­ный, у ко­то­ро­го хва­ти­ло сме­ло­сти (а сме­лость тре­бо­ва­лась не­ма­лая) вы­сту­пить про­тив фло­ги­стон­ной тео­рии. Он пи­сал: «... де­ла­ны опы­ты в за­па­ян­ных на­креп­ко со­су­дах, что­бы ис­сле­до­вать, при­бы­ва­ет ли вес ме­тал­ла от чис­то­го жа­ру. Оны­ми опы­та­ми на­шлось, что слав­но­го Ро­бер­та Бой­ля мне­ние лож­но, ибо без про­пус­ка­ния внеш­не­го воз­ду­ха вес со­жжён­но­го ме­тал­ла ос­та­ёт­ся в од­ной ме­ре».

Это на­пи­са­но в 1756 го­ду, в пе­ри­од без­раз­дель­но­го гос­под­ства фло­ги­стон­ной тео­рии. Фа­ми­лия уче­но­го — Ло­мо­но­сов. Ло­мо­но­сов точ­но ука­зал на ошиб­ку Бой­ля, вы­ска­зал глу­бо­кие и вер­ные мыс­ли о при­ро­де го­ре­ния. Толь­ко од­но­го он не смог сде­лать: объ­яс­нить, что при го­ре­нии к ве­ще­ст­ву до­бав­ля­ет­ся ки­сло­род. Ки­сло­род стал из­вес­тен по­сле его смер­ти.

Но от­крыт он был рань­ше. И тут нель­зя не вспом­нить Кор­не­лия Дреб­бе­ля.

Дреб­бель жил в XVII ве­ке. Мы ма­ло зна­ем о нём, но, су­дя по то­му, что зна­ем, это был ве­ли­кий изо­бре­та­тель и боль­шой учё­ный. Он соз­дал под­вод­ную лод­ку. Объ­ём лод­ки ог­ра­ни­чен. Брать с со­бой воз­дух, со­стоя­щий на 3/4 из бес­по­лез­но­го азо­та, не­вы­год­но. Луч­ше ис­поль­зо­вать ки­сло­род. И Дреб­бель, не мудр­ст­вуя лу­ка­во, по­лу­чил его из се­лит­ры.

Это про­изош­ло в 1673 го­ду, за­дол­го до фло­ги­стон­ной тео­рии, от­кры­тия ки­сло­ро­да, ра­бот Ла­ву­а­зье. Ка­ким об­ра­зом один че­ло­век мог пред­вос­хи­тить раз­ви­тие нау­ки на це­лое сто­ле­тие? Не­из­вест­но. Под­вод­ная лод­ка бы­ла во­ен­ным изо­бре­те­ни­ем, и всё, что с ней свя­за­но, дер­жа­лось в тай­не. Эта тай­на рас­кры­та не­дав­но. Слу­чись по-дру­го­му, кто зна­ет, воз­мож­но, нау­ка по­шла бы ины­ми пу­тя­ми.

А мо­жет быть, во всем ви­но­ва­та фло­ги­стон­ная тео­рия? Мо­жет, не будь её, ки­сло­род стал бы из­вес­тен го­раз­до рань­ше? Вряд ли. Это в гео­мет­рии пря­мая — крат­чай­шее рас­стоя­ние ме­ж­ду дву­мя точ­ка­ми. Раз­ви­тие че­ло­ве­че­ских зна­ний идёт слож­ны­ми пу­тя­ми.

Че­рез мно­го лет опы­ты Ло­мо­но­со­ва с за­па­ян­ны­ми со­су­да­ми по­вто­рил Ла­ву­а­зье. Ре­зуль­тат по­лу­чил­ся тот же. Но сто­рон­ни­ки фло­ги­сто­на и не по­ду­ма­ли сдать­ся. Они ут­вер­жда­ли, что фло­ги­стон, в за­ви­си­мо­сти от об­стоя­тельств, име­ет раз­лич­ный вес. Ино­гда он ни­че­го не ве­сит, ино­гда ве­сит «мень­ше, чем ни­че­го», то есть вес его от­ри­ца­тель­ный.

Ме­талл окис­лил­ся и стал тя­же­лее? Впол­не ес­те­ст­вен­но. Из не­го уда­лил­ся фло­ги­стон с его «ан­ти­ве­сом», и ме­талл при­об­рел свой ис­тин­ный вес. По­про­буй по­спорь...

Ла­ву­а­зье был че­ло­ве­ком ос­то­рож­ным (что, прав­да, не спас­ло его от эша­фо­та). Дол­гие го­ды он ста­вил опы­ты, да­вал своё, «не­фло­ги­стон­ное», объ­яс­не­ние про­цес­сам го­ре­ния. Ко­ро­че, вся­че­ски «под­ка­пы­вал­ся» под тео­рию Шта­ля. А от­кры­то про­тив неё не вы­сту­пал. Это зна­чи­ло бы всту­пить в борь­бу со всей офи­ци­аль­ной хи­ми­ей.

Для та­кой борь­бы ма­ло бы­ло вла­деть пра­виль­ной тео­ри­ей. Нуж­ны бы­ли бес­спор­ные фак­ты. Вы­де­лив ки­сло­род в чис­том ви­де, При­стли по­лу­чил эти фак­ты. Но зна­че­ния их он не по­нял. За­то Ла­ву­а­зье оце­нил их сра­зу. Он вос­про­из­вёл опы­ты в сво­ей ла­бо­ра­то­рии. Дал чет­кую ха­рак­те­ри­сти­ку про­цес­са го­ре­ния. «Ра­зо­бла­чил» воз­дух как смесь га­зов, во­ду как хи­ми­че­ское со­еди­не­ние во­до­ро­да и ки­сло­ро­да. Объ­яс­нил про­цесс ды­ха­ния. Пред­ска­зал мно­гие об­лас­ти при­ме­не­ния ки­сло­ро­да. Ина­че го­во­ря, по­ста­вил хи­мию с го­ло­вы на но­ги.

И толь­ко по­сле это­го ри­нул­ся в от­кры­тый бой. «На этот раз, — пи­сал хи­мик тех лет, — он вхо­дит во все де­та­ли тео­рии фло­ги­сто­на, он пре­сле­ду­ет его по пя­там; он, так ска­зать, схва­ты­ва­ет­ся со Шта­лем вру­ко­паш­ную и не вы­пус­ка­ет его до тех пор, по­ка не оп­ро­ки­нет на зем­лю».

Ки­сло­род­ная тео­рия го­ре­ния мно­гим по­ка­за­лась убе­ди­тель­ной.

Ла­ву­а­зье под­дер­жа­ли Монж, Ла­п­лас, Ку­зен — ка­кое со­звез­дие имён! Ма­те­ма­тик, ас­тро­ном, фи­зик... и ни од­но­го хи­ми­ка. Все вид­ные хи­ми­ки то­го вре­ме­ни — Кэ­вен­диш, Бер­тол­ле, Ма­ке, Бо­ме — вы­сту­пи­ли про­тив. И са­мое по­ра­зи­тель­ное, с осо­бым упор­ст­вом бо­ро­лись с ки­сло­род­ной тео­ри­ей При­стли и Шее­ле — хи­ми­ки, от­крыв­шие ки­сло­род!

Борь­ба бы­ла жёс­то­кой и труд­ной. Ис­то­рия со­хра­ни­ла нам день, ко­гда фронт про­тив­ни­ков Ла­ву­а­зье был про­рван. 6 ав­гу­ста 1785 го­да на за­се­да­нии Ака­де­мии на­ук Бер­тол­ле пуб­лич­но зая­вил об от­ка­зе от ста­рых взгля­дов. В мар­те 1789 го­да, не­за­дол­го до на­ча­ла фран­цуз­ской бур­жу­аз­ной ре­во­лю­ции, вы­шел ка­пи­таль­ный труд Ла­ву­а­зье «На­чаль­ный курс хи­мии». Пер­вый курс хи­мии, из ко­то­ро­го был из­гнан фло­ги­стон. С это­го мо­мен­та ки­сло­род, по вы­ра­же­нию зна­ме­ни­то­го швед­ско­го хи­ми­ка Бер­це­лиу­са, «сде­лал­ся осью, во­круг ко­то­рой вра­ща­ет­ся вся хи­мия».

Од­ной хо­ро­шей, тол­стой кни­ги о ки­сло­ро­де нет. Есть мно­го книг. Но с этим, в кон­це кон­цов, мы при­ми­ри­лись. Ху­же дру­гое: в кни­гах со­дер­жат­ся раз­ные, иной раз пря­мо про­ти­во­по­лож­ные ут­вер­жде­ния. Яс­но, сре­ди них есть оши­боч­ные. В 1942 го­ду я это­го не знал и стал «Хи­ми­ком № 28». Те­перь по­след­ст­вия мог­ли быть серь­ёз­нее — нам пред­стоя­ло ра­бо­тать с ки­сло­ро­дом. (Кста­ти, не­дав­но, уже в 1963 го­ду, я пе­ре­чёл ли­те­ра­ту­ру по ки­сло­ро­ду. Книг ста­ло боль­ше; ошиб­ки, увы, со­хра­ни­лись.)

«Ки­сло­род — са­мый рас­про­стра­нён­ный эле­мент и на Зем­ле и во­об­ще в при­ро­де», — так я пи­сал в сво­ём зло­по­луч­ном школь­ном со­чи­не­нии. Так ино­гда пи­шут и сей­час.

На­де­ж­да Фё­до­ров­на — она зна­ла хи­мию — по­ста­ви­ла тут во­прос. А стои­ло бы два во­про­са — по ко­ли­че­ст­ву оши­бок.

В ми­ре, в ко­то­ром мы жи­вём, ки­сло­род дей­ст­ви­тель­но са­мый рас­про­стра­нён­ный эле­мент. Зем­ная ко­ра со­сто­ит глав­ным об­ра­зом из гли­ны, пес­ка и дру­гих по­род, бо­га­тых ки­сло­ро­дом. Во­да (а во­да за­ни­ма­ет 3/4 зем­ной по­верх­но­сти) — поч­ти чис­тый ки­сло­род. В воз­ду­хе его 23 про­цен­та. Рас­те­ния, жи­вот­ные, сам че­ло­век боль­ше чем на­по­ло­ви­ну «по­строе­ны» из ки­сло­ро­да.

Всё это так. И од­на­ко толь­ко на ос­но­ва­нии на­ше­го опы­та нель­зя су­дить о зем­ном ша­ре и тем бо­лее о при­ро­де во­об­ще. Ина­че воз­мож­ны вся­кие не­ожи­дан­но­сти. Ска­жем, по мне­нию пин­гви­на, при­ро­да со­сто­ит в ос­нов­ном из льда. Ме­ж­ду тем верб­люд, жи­ву­щий в Са­ха­ре, ис­крен­не убе­ж­ден, что са­мым рас­про­стра­нен­ным «эле­мен­том» яв­ля­ет­ся пе­сок, то­гда как во­да встре­ча­ет­ся на зем­ле чрез­вы­чай­но ред­ко...

Очень при­ят­но на­пи­сать о «сво­ем» эле­мен­те, что он са­мый-са­мый. Но че­го нет, то­го нет. На Зем­ле (а зем­ной шар, как из­вест­но, сплош­ной и не по­хож на фут­боль­ный мяч) боль­ше все­го же­ле­за — 67 про­цен­тов. Ки­сло­род за­ни­ма­ет вто­рое ме­сто. На Зем­ле по од­ним дан­ным — 12, по дру­гим — 29 про­цен­тов ки­сло­ро­да.

При всём том его за­па­сы ог­ром­ны. Ес­ли бы ат­мо­сфер­ный ки­сло­род пре­вра­тил­ся в жид­кость, зем­ная по­верх­ность по­кры­лась бы сплош­ным океа­ном глу­би­ной боль­ше 2 мет­ров. Мы бу­к­валь­но уто­ну­ли бы в этом ки­сло­ро­де. А ведь ки­сло­род, со­дер­жа­щие­ся в ат­мо­сфе­ре, — лишь ни­чтож­ная часть все­го ки­сло­род­но­го «хо­зяй­ст­ва» Зем­ли.

А в при­ро­де, во Все­лен­ной? (Во­прос, кста­ти, со­всем не та­кой аб­ст­ракт­ный, ведь ки­сло­род — это жизнь на дру­гих ми­рах.) К со­жа­ле­нию, Все­лен­ная го­раз­до бед­нее ки­сло­ро­дом, чем на­ша Зем­ля. Учё­ные счи­та­ют, что в при­ро­де на 100 мо­ле­кул во­до­ро­да при­хо­дит­ся 20 мо­ле­кул ге­лия и лишь 7 мо­ле­кул ос­таль­ных эле­мен­тов, вме­сте взя­тых. Ви­ди­мо, по рас­про­стра­нён­но­сти ки­сло­род за­ни­ма­ет третье-чет­вёр­тое ме­сто, зна­чи­тель­но ус­ту­пая ге­лию и осо­бен­но во­до­ро­ду. Его со­дер­жа­ние из­ме­ря­ет­ся до­ля­ми про­цен­та.

Дру­гое обыч­ное за­блу­ж­де­ние свя­за­но с окис­ле­ни­ем и го­ре­ни­ем. Мо­жет ли ки­сло­род окис­лять­ся? По­че­му во­да не го­рит? Эти во­про­сы во­шли в хи­ми­че­ские вик­то­ри­ны.

Есть го­то­вые от­ве­ты. Ки­сло­род окис­лять­ся не мо­жет, по­то­му что окис­ле­ние — про­цесс со­еди­не­ния ве­ществ с ки­сло­ро­дом. А во­да не го­рит, ибо са­ма яв­ля­ет­ся про­дук­том го­ре­ния, «зо­лой». В од­ной кни­ге мне встре­тил­ся «хит­рый» опыт: ки­сло­род на­прав­ля­ют в струю во­до­ро­да, и по­лу­ча­ет­ся, что он вро­де бы го­рит. Всё, од­на­ко, кон­ча­ет­ся бла­го­по­луч­но. Это шут­ка. Го­рит, ко­неч­но, во­до­род...

Но ки­сло­род — без вся­ких шу­ток — окис­ля­ет­ся. А во­да и лёд при вы­со­кой тем­пе­ра­ту­ре го­рят. По­это­му го­ря­щую нефть, бен­зин, ке­ро­син нель­зя ту­шить во­дой. Лёд го­рит яр­ким бе­лым пла­ме­нем, ес­ли бро­сить в не­го за­жжён­ный тер­мит — смесь по­рош­ко­об­раз­но­го алю­ми­ния с ржав­чи­ной. Обыч­но алю­ми­ний от­ни­ма­ет ки­сло­род у оки­си же­ле­за. Но, ока­зав­шись сре­ди льда, он от­ни­ма­ет ки­сло­род и у не­го, по­сколь­ку лёд то­же окись, толь­ко не же­ле­за, а во­до­ро­да. По­лу­ча­ет­ся, что лёд сго­ра­ет: ки­сло­род во­ды со­еди­ня­ет­ся с алю­ми­ни­ем, во­до­род, ос­тав­шись в оди­но­че­ст­ве, сго­ра­ет в ат­мо­сфер­ном воз­ду­хе.

Еще на­гляд­нее ре­ак­ции ки­сло­ро­да и во­ды с фто­ром. Ки­сло­род чрез­вы­чай­но ак­тив­ный окис­ли­тель, имен­но по­это­му и ду­ма­ют, что ни­ка­кой дру­гой эле­мент не мо­жет его окис­лить. А фтор еще ак­тив­нее. В ат­мо­сфе­ре фто­ра ки­сло­род сго­ра­ет. Об­ра­зу­ют­ся OF2 и O2F2. Об­ра­ти­те вни­ма­ние, ки­сло­род сто­ит на не­при­выч­ном для не­го мес­те, пер­вым. Это зна­чит, что не он окис­лил ме­талл (как, ска­жем, в FeO) или во­до­род (H2O), его окис­лил фтор!

А во­да? Она от­лич­но го­рит во фто­ре и в ве­ще­ст­ве, ко­то­рое на­зы­ва­ет­ся триф­то­рид хло­ра. Про­цесс го­ре­ния про­те­ка­ет очень бур­но, с об­ра­зо­ва­ни­ем ви­ди­мо­го пла­ме­ни, с боль­шим вы­де­ле­ни­ем те­п­ла.

С фто­ром и триф­то­ри­дом хло­ра хи­ми­ки рань­ше ра­бо­та­ли ред­ко. Да и сей­час ими за­ни­ма­ют­ся не­мно­гие. Но ско­ро бу­дет ина­че: фтор и его со­еди­не­ния име­ют боль­шое бу­ду­щее. А по­ка что ис­то­рия с «не­го­рю­чей» во­дой яв­ля­ет­ся при­ме­ром то­го, что наш по­все­днев­ный опыт — это ещё да­ле­ко не ис­ти­на...

Ус­ту­пая фто­ру, ки­сло­род тем не ме­нее об­ла­да­ет вы­со­кой ак­тив­но­стью. Зем­ля уст­рое­на так, что дос­та­точ­но пол­ное пред­став­ле­ние об этом его ка­че­ст­ве мы по­лу­ча­ем ред­ко, толь­ко во вре­мя взры­ва.

Ме­ж­ду тем ру­би­дий, це­зий и ба­рий за­го­ра­ют­ся в воз­ду­хе уже при ком­нат­ной тем­пе­ра­ту­ре. На­трий и ка­лий вспы­хи­ва­ют во влаж­ном ки­сло­ро­де. Да­же са­мые «спо­кой­ные» ме­тал­лы (же­ле­зо, ко­бальт, ни­кель), ес­ли их силь­но из­мель­чить, вос­пла­ме­ня­ют­ся са­ми со­бой. На­при­мер, же­лез­ная пыль, рас­се­ян­ная в воз­ду­хе, вдруг, без вся­ких ви­ди­мых при­чин, на­ка­ля­ет­ся до­бе­ла...

По ак­тив­но­сти ки­сло­род ус­ту­па­ет фто­ру; по рас­про­стра­нён­но­сти на Зем­ле — же­ле­зу. Ина­че го­во­ря, он за­ни­ма­ет два вто­рых мес­та. Но спорт­смен зна­ет, что два вто­рых мес­та час­то важ­нее од­но­го пер­во­го. В дан­ном слу­чае — имен­но так. Два вто­рых мес­та сде­ла­ли ки­сло­род важ­ней­шим эле­мен­том зем­ной жиз­ни.

За­па­сы фто­ра срав­ни­тель­но не­ве­ли­ки, и это нас со­всем не бес­по­ко­ит. Ес­ли бы на Зем­ле бы­ло ма­ло же­ле­за, че­ло­ве­ку при­шлось бы труд­но. Од­на­ко он вы­шел бы из по­ло­же­ния, за­ме­нив же­ле­зо спла­вом дру­гих ме­тал­лов, син­те­ти­че­ски­ми ма­те­риа­ла­ми.

Ки­сло­род нель­зя за­ме­нить.

В ис­то­рии ко­раб­ле­кру­ше­ний от­ме­че­ны слу­чаи, ко­гда че­ло­век жил без пи­щи (но с во­дой) око­ло трёх ме­ся­цев. Без во­ды (с су­хой пи­щей) — 6—8 дней. Без ки­сло­ро­да смерть на­сту­па­ет че­рез 4—6 ми­нут.

Го­ре­ние ве­ществ в ки­сло­ро­де — глав­ный ис­точ­ник энер­гии на Зем­ле. Ре­ак­ции окис­ле­ния иг­ра­ют ре­шаю­щую роль в про­мыш­лен­но­сти. «Мы не оши­бём­ся, — от­ме­тил ака­де­мик П. Л. Ка­пи­ца, — ес­ли ска­жем, что 80 про­цен­тов всех про­цес­сов, имею­щих ме­сто в тех­ни­ке, ос­но­ва­но на при­ме­не­нии ки­сло­ро­да».

Не бу­дем, од­на­ко, по­вто­рять ошиб­ки, о ко­то­рых го­во­ри­ли. Не сто­ит пред­став­лять се­бе де­ло так, слов­но го­ре­ние и ды­ха­ние воз­мож­ны толь­ко в ки­сло­ро­де.

Го­ре­ние — то есть «бы­ст­ро про­те­каю­щая хи­ми­че­ская ре­ак­ция, со­про­во­ж­даю­щая­ся вы­де­ле­ни­ем те­п­ла и све­та», — мо­жет ид­ти и без ки­сло­ро­да. Мно­гие ме­тал­лы го­рят в ат­мо­сфе­ре хло­ра. Окись на­трия и окись тал­лия го­рят в уг­ле­ки­слом га­зе. А фтор окис­ля­ет ве­ще­ст­ва, пе­ред ко­то­ры­ми да­же ки­сло­род бес­си­лен, и го­ре­ние в нём идёт с ещё боль­шим вы­де­ле­ни­ем те­п­ла и све­та.

Мож­но пред­ста­вить се­бе и ды­ха­ние без ки­сло­ро­да. На Зем­ле есть так на­зы­вае­мые ана­эроб­ные бак­те­рии — ки­сло­род им не ну­жен. В прин­ци­пе до­пус­ти­мы и дру­гие жи­вые су­ще­ст­ва, ко­то­рые ды­ша­ли бы фто­ром, хло­ром или уг­ле­кис­лым га­зом.

Та­ким об­ра­зом, не свой­ст­ва ки­сло­ро­да са­ми по се­бе име­ют ре­шаю­щее зна­че­ние. И не толь­ко его обыч­ность, рас­про­стра­нён­ность на Зем­ле. Всё де­ло в со­че­та­нии. Имен­но со­че­та­ние вы­со­кой ак­тив­но­сти (вто­рое ме­сто по­сле фто­ра) и рас­про­стра­нен­но­сти (вто­рое ме­сто по­сле же­ле­за) вы­ве­ли ки­сло­род на пер­вое ме­сто, сде­ла­ли его не­за­ме­ни­мым.

— Те­перь мы зна­ем всё о ки­сло­ро­де? — спра­ши­ваю я Ге­ну.

Он до­воль­но хмы­ка­ет.

— Не всё. Од­на­ко на пер­вое вре­мя...

Я ки­ваю.

Прой­дёт не­мно­го дней, и об­на­ру­жит­ся, как гру­бо мы ошиб­лись. Но в тот яс­ный ап­рель­ский день 1948 го­да на­строе­ние у нас бы­ло са­мое сол­неч­ное. Д.Д. под­пи­сал чер­тёж!

По обык­но­ве­нию он рас­смат­ри­вал его дол­го и при­дир­чи­во. От­ло­жил крас­ный ка­ран­даш, взял про­стой, чер­тёж­ный. Об­вёл од­ну ли­нию, по­пра­вил дру­гую. Дол­го вор­чал се­бе под нос. Слух у ме­ня хо­ро­ший, и кое-что я ра­зо­брал:

— Не иде­ал. От­нюдь. По­ня­тия о кон­ст­рук­тив­но­сти от­да­лён­ные. Тех­но­ло­гич­ность ну­ле­вая... Впро­чем, мо­дель...

Вслух он ска­зал дру­гое:

— Бу­дем про­бо­вать, — и ко­рот­ким дви­же­ни­ем под­пи­сал чер­тёж.

Это вы­шло так про­сто и буд­нич­но, что мне ста­ло обид­но. По-мо­ему, стои­ло ска­зать что-ни­будь скром­ное, но тор­же­ст­вен­ное. Вро­де: «Пусть про­ект бу­дет не по­след­ним» или хо­тя бы: «По­здрав­ляю и же­лаю уда­чи».

Ни­че­го это­го Д.Д. не ска­зал. Он сра­зу же ут­кнул­ся в сле­дую­щий чер­тёж — прав­да, ра­бо­ты бы­ло мно­го. И Смо­лин ме­ня за­гру­зил оче­ред­ной за­яв­кой, ко­то­рую сле­до­ва­ло ко­рен­ным об­ра­зом пе­ре­де­лать.

Кра­ем гла­за я на­блю­дал. К Д.Д. по­до­шла Лю­ся, взя­ла со сто­ла стоп­ку чер­те­жей, в том чис­ле и наш. Сня­ла каль­ку. Д.Д. её под­пи­сал. По­том поя­ви­лись «синь­ки» или, вер­нее, «бур­ки», по­то­му что ам­ми­ач­ная све­то­чув­ст­ви­тель­ная бу­ма­га, на ко­то­рой те­перь пе­ча­та­ют­ся чер­те­жи, бу­ро­го цве­та. Я взял эк­зем­п­ляр — на па­мять.

Ге­на чер­тил хо­ро­шо, ли­нии у не­го бы­ли ус­та­нов­лен­ной тол­щи­ны, за­кон­чен­ные и яс­ные. Мо­жет быть, по­это­му чер­тёж ка­зал­ся учеб­ным, не­на­стоя­щим. Не ве­ри­лось, что по не­му мож­но сде­лать вещь в пла­ст­мас­се и ме­тал­ле.

«Ам­ми­ач­ка» раз­мы­ла ли­нии, они по­те­ря­ли от­чет­ли­вость. Чер­тёж стал скром­нее и ре­аль­нее. В нём поя­ви­лось что-то вол­ную­ще-про­из­вод­ст­вен­ное. Та­кие чер­те­жи я ви­дел на за­во­де, ко­гда мы про­хо­ди­ли прак­ти­ку.

На блан­ке со штам­пом «От­дел изо­бре­те­ний» Майя от­сту­ка­ла офи­ци­аль­ную «бу­ма­гу» на­чаль­ни­ку пор­то­вых мас­тер­ских. В пись­ме Смо­лин про­сил из­го­то­вить «экс­пе­ри­мен­таль­ные об­раз­цы сле­дую­щих при­бо­ров». Даль­ше шло пе­ре­чис­ле­ние. Наш на­зы­вал­ся треть­им.

— По­зво­нить Та­та­ри­но­ву? — спро­си­ла Майя.

Это бы­ло про­сто веж­ли­вое на­по­ми­на­ние, Та­та­ри­но­ву все­гда зво­нил Да­нил Да­ни­ло­вич.

— Я сам, — ска­зал Д.Д.

Та­та­ри­нов при­шёл че­рез чет­верть ча­са. Как обыч­но, он сна­ча­ла по­здо­ро­вал­ся со все­ми, а по­том от­дель­но за ру­ку с Да­нил Да­ни­ло­ви­чем. Взял один чер­тёж, дру­гой... На­ко­нец, наш.

— Во­ло­дя! Ге­на! — крик­нул Д.Д. и, ко­гда мы мгно­вен­но поя­ви­лись, до­ба­вил: — Ав­то­ры.

Та­та­ри­нов снял свои тя­жё­лые ро­го­вые оч­ки и вни­ма­тель­но ог­ля­дел нас. Ка­жет­ся, толь­ко те­перь он нас за­ме­тил.

— Мо­ло­дые, — ска­зал он ко­рот­ко и по­че­му-то вздох­нул.

— Мо­ло­дые, — от­клик­нул­ся Д.Д. и вздох­нул то­же.

Та­та­ри­нов на­дел оч­ки и на­чал изу­чать чер­тёж. Что­бы ус­по­ко­ить­ся, я при­звал на по­мощь тео­рию ве­ро­ят­но­сти. Ес­ли во всех из­вест­ных нам слу­ча­ях (в n слу­ча­ях) Та­та­ри­нов без воз­ра­же­ний при­ни­мал чер­те­жи, под­пи­сан­ные Д.Д., то не бы­ло поч­ти ни­ка­ких ос­но­ва­ний ожи­дать, что в этом, «n + 1»-ом, слу­чае он от­ка­жет­ся. С дру­гой сто­ро­ны, уда­ча с пе­ре­ки­сью — сча­ст­ли­вый слу­чай. Впол­не ве­ро­ят­но, что сле­дую­щий — для рав­но­ве­сия — бу­дет как раз не­сча­ст­ным...

— Раз­ме­ры пру­жи­ны на­до вы­дер­жать точ­но? — спро­сил Та­та­ри­нов.

— Же­ла­тель­но, — от­ве­тил Д.Д. — Но не­боль­шие от­кло­не­ния до­пус­ти­мы. А что, нет под­хо­дя­щей?

— Ни­че­го, най­дём. А сро­ки?

— Не­де­ли хва­тит?

Та­та­ри­нов не­мно­го по­ду­мал (мне это вре­мя по­ка­за­лось веч­но­стью) и про­из­нёс сло­ва, ко­то­рые сра­зу ре­ши­ли все про­бле­мы тео­рии ве­ро­ят­но­сти:

— Лад­но, сде­ла­ем.

Ухо­дя, он не­ожи­дан­но про­тя­нул нам ру­ку: сна­ча­ла Ге­не, по­том мне.

— Не бес­по­кой­тесь, — ска­зал он и улыб­нул­ся. — Всё бу­дет в по­ряд­ке.

Ни­ко­му — да­же ака­де­ми­кам и ад­ми­ра­лам — он это­го не го­во­рил. А они то­же вол­но­ва­лись, это я сам ви­дел.