Стремя, породившее феодализм

Размещено на сайте 02.08.2009.

Еще одна статья, подтверждающая важную роль технологических новшеств как предпосылок для качественного развития общества. Помню, как когда-то меня поразило осознание того, что приручение животных и создание земледелия породило рабство (см «Эпохи в развитии технических средств http://metodolog.ru/01304/01304.html ). Но самый главный вывод, который следует сделать из всех этих в общем то теоретических построений – только свободные и уважающие себя люди могут сегодня служить надежной опорой государства. Все дело в том, что сегодня базисом, ключевым фактором развития государства являются новации, а серьезные новации могут создавать только свободные люди. О причинах можно говорить долго, но по большому счету все это ясно и без обсуждений.

Также как ясно, что создание репликаторов – устройств для копирования различных изделий по их информационным «матрицам», вкупе с устройствами для облегчения автономной жизни (получение энергии, воды) способно убить государство в том его виде, за который держится наша власть. Итак, новые производственные отношения нужны для создания новых производительных сил, а новшества внутри производительных сил меняют уклады, общественный строй. Вот такая получается спираль развития. Захочет правительство дать шанс стране выпутаться из нынешнего состояния относительно малой кровью, может быть успеем. Не захочет, будет держаться за свои трубы, когда-нибудь, к сожалению уже скоро, произойдет передел, большой и жесткий. Отсутствие перемен скорее всего говорит о том, что царящий сегодня класс чиновников, этих предельно неэффективных собственников – казнокрадов, понимает, что им в любом случае ничего не светит, сметут с исторической арены, либо свои, либо чужие. А значит опять нам надо будет искать свой, особый путь в будущее, как всегда бессмысленный и беспощадный.

Редактор

Стремя, породившее феодализм

http://www.expert.ru/printissues/expert/2009/29/stremya_porodivshee_feod...

Тигран Оганесян, специальный корреспондент журнала «Эксперт».

Новые технологии не только влияют на образ жизни и культуру людей, но и способствуют смене целых социально-экономических формаций. Однако значение технологического фактора обычно недооценивается

Инновации появлялись во все эпохи, замечали их люди или нет. Заблуждением следует считать мнение, будто все началось в эру промышленной революции. Важные инновационные прорывы человечества, влияющие на политику, экономику и культуру, были всегда — начиная с античности. Чаще они связаны с решением военных задач, но с течением времени переходят во вполне мирные и полезные технологии.

Макс Вебер обратил внимание на то, что появление в Греции вооруженной железными мечами фаланги гоплитов привело к переходу власти в руки состоятельных граждан-землевладельцев. Аналогичным образом Линн Уайт объясняет становление феодализма появлением стремени, которое определило господство на поле боя тяжеловооруженных рыцарей.

Уайт — классик истории научно-технического прогресса. В своей монографии «Средневековая технология и социальные изменения» (1962), которая, по оценкам многих современных исследователей, входит в число самых цитируемых работ ХХ века в сфере гуманитарных знаний, он развивает теорию перехода от античности к феодализму, предложенную еще в 1887 году немецким историком Генрихом Бруннером.

Именно Бруннер впервые обратил внимание коллег на то, что радикальные земельные реформы в королевстве франков, проведенные Карлом Мартеллом в середине VIII века (массовая конфискация церковных земель и передача их в пользование рыцарству, сформировавшему позднее новый класс — мелкопоместное дворянство), совпали по времени с не менее значимой армейской реформой, приведшей в итоге к массовому вытеснению пехотинцев тяжеловооруженными кавалерийскими частями.

Линн Уайт, в свою очередь, предположил, что эта революционная смена военной парадигмы была непосредственно связана с казалось бы незначительным техническим усовершенствованием конской упряжи, — переходом франкской кавалерии к активному использованию стремени (по всей видимости, первый прообраз стремени появился в Индии еще во II веке до н. э., однако его усовершенствованная модификация стала известна европейцам многими столетиями позже).

Значение стремени заключалось в том, что оно позволило стабилизировать всадника в седле. Атакующий без стремени всадник рисковал выбить самого себя из седла ударом собственного копья, ему не во что было упереться при нанесении удара. Стремя же фактически превращало кавалерию в тяжелую ударную силу, перед которой не могли устоять пехотные части.

Во многом благодаря этому техническому новшеству франкскому войску удалось в сражениях при Туре и Пуатье одержать две блестящие победы над наводнившими было Западную Европу кочевниками-сарацинами. Воодушевленный этими успехами, военачальник и фактический правитель франкского королевства Карл Мартелл принял решение полностью оснастить свою конницу столь полезным приспособлением. И, как отмечает в своей работе Линн Уайт, «несмотря на свою кажущуюся простоту, это изобретение оказалось одним из самых значимых в истории человечества», поскольку именно оно в конечном счете подвигло Карла Мартелла на создание «нового эксплуататорского класса», базу которого и составило его тяжеловооруженное конное воинство.

Иными словами, несколько утрируя Уайта, можно сказать, что стремя фактически породило феодализм, хотя ни сам Мартелл, ни его наследники, разумеется, не могли себе и представить, что это приспособление окажет столь мощный и долгосрочный социально-экономический эффект на все дальнейшее развитие западной цивилизации.

Средневековые инновации

Впрочем, в своей работе по средневековым технологиям Линн Уайт отнюдь не ограничился этой эксцентричной «стременной теорией» зарождения феодализма (которая, отметим в скобках, все-таки не получила широкой поддержки в историко-научной среде). Вслед за своим интеллектуальным учителем Марком Блохом, основавшим во Франции в конце 20−х годов ХХ века вместе с Люсьеном Февром влиятельнейшую историческую школу «Анналов», американский ученый так же глубоко проанализировал «агротехническую тематику» и привел многочисленные примеры того, как ключевые инновации в средневековом сельском хозяйстве повлияли на упрочение научного и технического лидерства Запада, активно поспособствовав тому, что христианская цивилизация стала играть доминирующую роль во всем мире.

В одном из своих наиболее известных исследований «Изобретение и триумф водяной мельницы в средневековой Европе» Марк Блох детально описал историю создания и последующих «технологических апгрейдов» этого важнейшего для сельского хозяйства механизма с античных времен до конца первого тысячелетия нашей эры. В свою очередь, Линн Уайт обратил внимание на целый ряд других революционных изобретений в аграрной сфере, сделанных в Средние века.

Так, ключевым для подъема сельскохозяйственного производства в Европе стало изобретение тяжелого плуга для вспашки. Самые первые плуги, в которые запрягалось по два вола, обычно не переворачивали почву, а только разрывали ее поверхность. Это требовало повторной пахоты поперек предыдущей, и в результате поля покрывались сетью продольно-поперечных борозд. На сравнительно легких почвах и в условиях полусухого климата Ближнего Востока и Средиземноморья такой способ обработки почв оправдывал себя. Но для влажного климата и вязких почв Северной Европы он не годился. И во второй половине VII века крестьяне Северной Европы все чаще стали использовать принципиально новый вид плуга — оснащенный вертикальным лезвием для прорезания линии борозды, горизонтальным лемехом для отрезания почвы на глубине и отвалом, чтобы ее переворачивать. Трение такого плуга о почву было столь велико, что для нормальной работы нужны были уже не два, а восемь волов. Поперечная вспашка стала не нужна, и поля покрылись длинными бороздами.

Это, в свою очередь, послужило предпосылкой для изменения принципиальной схемы организации всего сельскохозяйственного производства: поскольку никто из крестьян не располагал восемью волами, они стали объединять своих волов в большие упряжки, и каждый получал число вспаханных полос, соответствовавшее его вкладу. В итоге распределение наделов основывалось уже не на нуждах каждой семьи, а скорее, определялось тем, сколько земли могла обработать семья.

Уайт особо подчеркивает социально-экономическую значимость изобретения в конце первого тысячелетия нашей эры специального инвентаря для более эффективного и долгосрочного использования «лошадиных сил», прежде всего — хомутов (часть конской упряжи, которая служит для передачи тягового усилия лошади на повозку или сельскохозяйственное орудие) и подков.

Наконец, еще одним важнейшим агротехническим новшеством раннего Средневековья, впервые внедренным в Западной Европе в IX веке, стал метод трехпольного севооборота, позволивший резко увеличить сбор урожая зерновых и кормовых культур. Благодаря успешному использованию этого нового метода по всей Европе развернулось движение по массовой расчистке леса под пашню, причем для стимулирования освоения крестьянами новых пахотных земель многие землевладельцы предоставляли отдельные их участки в собственность своим крепостным работникам.

Эти и многие им подобные примеры показывают, по словам Линна Уайта, что «научное и техническое лидерство Запада возникло намного раньше так называемой научной революции XVII века и так называемой промышленной революции XVIII века».

Американский исследователь приходит к выводу: «В позднее Средневековье латинский Запад далеко опередил Византию и страны ислама в многообразии своих основных технических возможностей. И уже к концу XV века техническое превосходство Европы стало настолько убедительным, что ее небольшие и враждующие друг с другом нации смогли заполонить весь остальной мир, покоряя его, колонизируя и разграбляя».

Чего недостает теории

Впрочем, несмотря на титанические усилия Блоха, Февра, Уайта и ряда других историков, посвятивших многие годы анализу разнообразных социально-экономических эффектов, которые вызывает успешное внедрение научных, технологических и технических инноваций, для современных гуманитарных наук «технологический фактор» продолжает оставаться по большей части чужеродной экстерналией, «непонятной вещью в себе».

Как отмечает французский исследователь Патрис Флиши в своей работе «Понимание технологической инновации», «экономисты, как правило, вообще исключают технологию из сферы своих научных интересов, предпочитая оперировать лишь неким набором “обобщенных экономических понятий” (производство, капитал, рабочая сила и т. п.), социологи, в свою очередь, зачастую представляют технологию в качестве некоего “черного ящика”, фокусируясь по большей части на рассмотрении различных постэффектов от ее распространения в обществе, наконец, историки, которые, пожалуй, отличаются наибольшим интересом к данной теме, пытаются выделить ее в некую “отдельную территорию” и изучают историю технологий в полном отрыве от прочих общественно-политических реалий».

Экономисты-теоретики отличались устойчивой «технофобией» фактически вплоть до середины прошлого века (одним из немногих исключений можно считать австрийца Йозефа Шумпетера, впервые обратившего внимание своих коллег на ключевую роль научных и технологических инноваций в экономическом развитии). Характерно в этой связи заявление известного британского экономиста Лайонела Роббинса, сделанное им незадолго до Второй мировой войны: «Развитие технологий и экономическое развитие — это фундаментально различные проблемы. Экономисты вообще не заинтересованы в исследовании технологических и технических вопросов».

Лишь в 50−е годы ХХ века на волне растущего интереса экономистов к проблеме влияния динамических факторов на экономическое развитие «технологическая составляющая» постепенно начала инкорпорироваться в экономическую теорию и стала рассматриваться в числе факторов, определяющих рост производства. Одним из пионеров этого «техноренессанса» был американский экономист Роберт Соллоу, который предложил учитывать технологическое развитие наравне с традиционными капиталом и рабочей силой.

Но до сих пор в стандартных экономических моделях технологическим инновациям отводится весьма скромная роль. Комментарий американского исследователя Хенри Братона, сделанный еще в 1956 году, пожалуй, не утратил актуальности и сегодня: «Отсутствие понимания первопричин возникновения технологических инноваций и их последующего воздействия на общество — это самый большой недостаток современных теорий экономического роста».

Технорадикалы

Одним из немногих радикальных апологетов технологического фактора считается французский философ и социолог Жак Эллюль, который, в частности, считал, что именно новые технологии и процессы оказали определяющее влияние на общую социокультурную трансформацию человеческой цивилизации. Так, Эллюль настаивал на том, что развитие техносферы напрямую зависит от социальных задач и потребностей общества и совершенно автономно от остальных видов человеческой деятельности, в том числе и от экономической активности: «Экономика может быть важнейшей составляющей общественного развития, одним из условий технологического прогресса или, наоборот, препятствием на его пути, но она никогда не оказывает на него доминирующего воздействия и не является его причиной. Более того, экономическая система, а равно и политическая власть, которые отказываются следовать технологическим императивам, обречены в конечном счете на гибель».

К радикально-техноцентрическому подходу Жака Эллюля также следует относиться с изрядной долей скептицизма, поскольку совершенно выводить технологию за пределы экономики и политики едва ли корректно. Развитие технологий и общественное развитие (во всех его проявлениях) тесно переплетены между собой, и их взаимовлияние в различные периоды человеческой истории приводило к совершенно разным эффектам, как позитивным, так и негативным (достаточно вспомнить, например, ставшую уже классической историю с созданием атомной бомбы).

Так, по словам современного американского исследователя Брюса Бимбера, «с одной стороны, технология может рассматриваться в качестве важнейшей движущей силы общественного развития, а с другой стороны, эти социальные изменения происходят лишь в том случае, если в обществе складываются благоприятные предпосылки для внедрения новых технологий».

Несколько более жесткой — и спорной — точки зрения придерживается известный американский историк естествознания Томас Хьюз: «Технологическая система может быть одновременно и причиной, и следствием общественного развития, но по мере роста сложности технологий они во все большей степени “обволакивают” социальную сферу и становятся, в свою очередь, все менее зависящими от последней».

Взаимодействие общества с технологическими системами становится более сложно прослеживаемым. Количество новых технологий и их взаимное влияние, с одной стороны, и все большая проницаемость общества для инноваций и фрагментация самих обществ — с другой делают все более сложным ответ на вопрос: как та или иная технология поменяла мир?

В тексте сохранены авторская орфография и пунктуация.

Алфавитный указатель: 

Рубрики: 

Subscribe to Comments for "Стремя, породившее феодализм"