АК: Добрый день, Юра. Добрый день слушатели и читатели.

АК: Во-первых, изменения были не столь резки и кардинальны. Если ты помнишь, в 86-м году после прихода Горбачева сначала были позитивные ожидания. Этот человек умел разговаривать, был относительно молод, его все с интересом слушали. Возникла какая-то общественно-политическая дискуссия. Появилось предложение ЦК КПСС о возможности организации кооперативов. Это были сначала, если ты помнишь, кооперативы по переработке вторсырья. Т.е. начальные стадии входа в новую формацию – они были достаточно плавными. И ощущение такого глобального перелома у большинства населения не возникло. У самых тонких и тонко мыслящих хорошо прогнозирующих людей возникло. Но вот у меня, я помню, что такого ощущения по началу-то и не было. Ну да, появились какие-то возможности – это здорово. Мы начали ими пользоваться. Возникли кооперативы, о которых я тебе уже говорил. Надо сказать, что достаточно быстро парочка кооперативов, созданных нашими выпускниками и сотрудниками института, достигли очень хороших результатов. Через 1.5 года после открытия кооператива «Опыт» речь шла о том, покупать ли вторую машину КАМАЗ или нет для вывоза готовой продукции и т.д. Т.е. ты понимаешь, что процесс хозяйственной деятельности набирал обороты. Вот эта активная хозяйственная деятельность в рамках МОИТТа не велась, поскольку она велась вокруг МОИТТа его выпускниками, и мы не считали необходимым каким-то образом все собирать в одну формальную структуру. Нам было довольно того, что в тот момент существовала достаточно большая общность людей, где-то в районе 400 человек, которые закончили МОИТТ, понимали друг друга, работали на самых разных предприятиях. В то время, хочу тебе напомнить, военно-промышленный комплекс еще работал достаточно активно. Подавляющее большинство всех наших учеников были представителями именно ВПК. И они все еще считали, что они находятся на своем месте, их фирмы работали, поэтому они в большинстве своем никуда не уходили. Нас это устраивало. Вот эта хозяйственная деятельность началась и вокруг нашей фирмы «Класс». Вернее фирма «Класс» явилась реализатором хозяйственной деятельности, которую мы создали вокруг кафедры. И в прошлый раз я уже рассказывал, что мы выполняли большое количество программ. Это было выполнение работ конкретных по созданию новых решений и разработки компьютерных программ, и учебные программы. Во всех этих направлениях работа шла. И должен тебе сказать, что вспоминая всю прошлую жизнь методическую, на что ты меня активно стимулируешь, я должен сказать, что я увидел одну закономерность. В принципе, мы каждый раз достаточно быстро адаптировались под какие-то условия жизни работы и становились там достаточно успешными.

АК: Это еще пока не явление. А явление состоит в том, что нам никогда не давали этой стабильностью воспользоваться, поскольку жизнь в нашей стране менялась так быстро. Она меняется быстрее, чем мы успеваем к ней приспособиться. Но как только она не меняется некоторое время, мы успеваем приспособиться. И начинаем жить в этих условиях. Ты сам был бизнесменом активным, и знаешь этот фактор, что все, что просят бизнесмены от властей – ребята, только ничего не меняйте. И это не относится только к выпускникам МОИТТа. Это вообще, наверное, относится к любой активности в нашей стране. Если нам дают какие-то правила – неудобные, ужасные, плохие – то мы через некоторое время начинаем понимать, как в условиях этих правил можно все равно существовать. Так было и тогда, должен сказать. Мы очень активно жили, очень активно зарабатывали денежки, резко повысили уровень своего благосостояния. Это касается кооператива «Опыт», это касается кооператива «Класс», в которых, как я уже говорил, получали свою зарплату более 50-ти человек. Причем, это были все наши ребята, выпускники нашего МОИТТа. Но ситуация менялась. И менялась регулярно. Наступил 91-й год. Тот самый пресловутый кризис, ГКЧП. Отлично помню, как, услышав об этом от соседки по дому, выходя из своей квартиры утром, я пошел на работу, и мы в тот день сделали несколько акций. Во-первых, мы увеличили всем зарплаты. У нас был план увеличения зарплат ежемесячно с учетом уровня инфляции. Мы увеличили всем зарплаты таким образом, чтобы они достигли уровня конца года, хотя это был август. Мы выписали всем какие-то безумные премии, и я отправил бухгалтера получать эти премии для того, чтобы их раздать. Было ощущение, что могут просто арестовать счета и т.д. Всех женщин я отправил покупать вермишель. 

АК: Женщины – они во время переходных процессов перестают быть полезными на предприятиях, поскольку они все силы своей души тратят на обсуждение того, что же делать. Поэтому я решил их активность преобразовать в какие-то действия. Вот вам какие-то денежки, идите и покупайте в магазинах запас продуктов. Кроме вермишели в магазине ничего не было. Мы потом этим же принципом пользовались активно уже в кризис 98-го года. Тогда первое, что мы сделали для того, чтобы снять уровень волнения на предприятии, это закупили продукты оптом – опросили всех, что они хотят, сколько они хотят круп. Я помню, потом в течение года валялись по офису везде пакеты с гречкой, рисом, поскольку со страха всего закупили очень много. А потом никак не могли это унести. Уже было как-то не очень нужно. Все поняли, что наша-то фирма этот кризис переживает. Ну вот, если немножко вернуться от 91-го года, то должен сказать, что с методической стороны такие интересные моменты. В конце 80-х годов мы практически не пересекались с классическими тризовцами. Они были, они работали. Мы видели, что идет активная реклама той же Изобретающей машины в «Технике молодежи». Мы видели, что ребята на подъеме. Но мы не пересекались. И вот в 90-м году, где-то в самом начале 90-го года я поехал вместе с одним из наших тогдашних сотрудников, с Сергеем Шалденковым. Мы с ним поехали в Питер. На Невском был Дом – в Москве он назывался Дом научно-технической пропаганды – а в Питере назывался по-другому.

АК: Дом ученых или НТО. В общем, он располагался на Невском, в достаточно элитном месте. Это был целый подъезд и там было порядка 4-х этажей. И там проходила выставка компьютерных программ, поддерживающих творческую деятельность. Я так понимаю, что питерские ребята просто такую выставку сделали и придали ей статус всесоюзной. А мы, поскольку это прочитали, у нас тоже были собственные программы, мы туда повезли свою программу по функционально-стоимостному анализу. Вот там я увидел, что такое конкуренция. Я увидел каких-то молодых ребят - функционеров, которые увидев нас начали активно бегать, шептаться друг с другом, шептаться: кто они такие, почему сидят на нашей территории. Это было в новинку. Нам же всем конкуренция была в новинку.

АК: Да, это была Изобретающая машина, конечно. Я не помню, кто конкретно это был, может быть кто-то из моих нынешних знакомых из тех, кто сейчас работает в «Алгоритме», а может быть, это совсем другие ребята. Просто я хочу тебе показать такой моментик, что тогда только начинали общепринятые во всем мире действия по

АК: Да-да. Вход в рынок. Это какая-то конкуренция. Это было очень трепетно. Как-то помню, напрягся в тот момент: чего это они? А с другой стороны, понятно, в своем огороде решили устроить выставку

АК: Да. Вообще говоря, в тот момент отношение с тризовским сообществом у нас было двоякое. Еще в 86-м году, а может быть и в 85-м, когда была конференция в Тбилиси, на этой конференции мы говорили с Семеном Литвиным. И он мне сказал такую удивительную вещь: Саша, есть такое мнение, что если ты напишешь письмо Альтшуллеру, и там просто опишешь

АК: как вы живете, просто. Такое вот письмо. Генрих Саулович, а у нас такие вот новости. Мы живем так-то. Если ты это напишешь, то с тобой будет возобновлена переписка.

АК: Я так понимаю, что когда человек приходит и говорит, что есть мнение, то он просто выдает какой-то обсужденный вопрос. Это было какое-то подготовленное мнение. Возможно, сам Семен где-то за меня ратовал, возможно, каким-то другим ходом шло. Возможно, Альтшуллер узнал, что мы действительно несколько раз отказывались от того, чтобы возглавить какое-то движение чисто формальное, которое чиновники предлагали. Я в один из прошлых раз говорил тебе, что были такие предложения, от которых отказывались и тот же Саша Свиящ, и Бородастов, и я. Нас по очереди искушали. Я не знаю, что там были за механизмы. Самое главное, что я отказался писать такое письмо.

АК: Мне сейчас кажется, что это было бы очень правильно, его написать. Но будучи более молодым, чем сейчас, и более горячим, представь, тебе 33 года, все нормально получается, МОИТТ выжил, куча дочерних школ по фирмам города, на кафедре тоже все хорошо. И я сказал какую-то глупость типа того, что: ну я же не заканчивал эту переписку, пускай мне Альтшуллер и напишет письмо. (Молодой был, горячий, да и не остыла еще тогда обида на это исключение из системы, на все эти письма...) Сеня посмотрел на меня, помню, с таким сожалением и сказал: ну ты, парень, совсем забурел. И был прав, конечно. Если бы сейчас у меня была возможность переиграть эту ситуацию, конечно я бы написал Генриху Сауловичу письмо. Несомненно. Другое дело, вошел бы я в систему? Наверное, я бы не вошел в эту систему.

АК: прошло, наверное, 5 лет к этому моменту. Но все равно. Все домочадцы выросли. Когда приходишь куда-то, где ты что-то делал в юности, а там сменилось поколение людей, сам понимаешь ощущение... Возьмем наш институт повышения квалификации, который я сам строил, копал в котловане ямки, равнял их под бетонные колонны. Потом мы его помогали строить. Провели кучу субботников. А потом этот институт продали. Этот институт сейчас является институтом повышения квалификации таможни, таможенного комитета. И вот проезжая мимо этого института, который для меня был совсем родной, я понимаю, что если я сейчас туда зайду, то для начала мне там руки начнут заламывать, потом будут выяснять, с какого боку я приперся. А я буду показывать какой-нибудь кирпичик и говорить, что я его укладывал и т.д. И примерно так же могло получиться и там. Но формально системы объединились бы. Это была с моей стороны неправильность, неряшливость, заносчивость. Но критика с тех пор из централизованных источников, как я понимаю, прекратилась. Но мы же с тобой понимаем, что мы живем не по последнему отсчету таймера. Вот какая-то большая система, она же запаздывает в своих реакциях. Так же, во Вселенной. Сейчас до нас дошел свет, и мы знаем, что 7 миллиардов лет назад там что-то вспыхнуло. Оно может уже потухло там, 5 миллиардов лет тому назад. Но мы знаем, что это только что возникшая звезда. И вот в системе, конечно, были люди жившие в разных временах - кто-то читал какое-то письмо 83-го года, кто-то 82-го. Ну, как-то так. Слушай, я тебе сказал, что 5 лет прошло. Извини, прошло-то 15 лет.

АК: Подожди, это было письмо в 85-м году. А в 81-м году разошлись. Нет-нет. Все-таки не так много лет. Я просто вспоминаю про это потому, что хочу сказать, что тогда была очень двойственная ситуация, возвращаясь в 90-й год. Вроде бы конкуренты, а вроде и совсем не конкуренты. Я там все время пытался поучаствовать в том, чтобы как-то включиться в систему тогда еще не существовавшей, а может быть уже существовавшей системы какой-то помощи Альтшуллеру, финансовой. В конце 80-х годов, во второй половине 80-х годов много обсуждалось, как же сделать так, чтобы Генриху Сауловичу иметь возможность, ну не знаю, пенсион какой-то оплачивать. Были разные варианты. Были варианты от каких-то взносов в какую-то неведомую тогда еще ассоциацию, и вот из этих взносов платить ему зарплату либо какие-то отчисления делать. Ну, это обсуждение шло помимо нас. Но ряд ребят, возвращаясь из Петрозаводских конференций, проезжали через Москву и останавливались у меня. И конечно, кое-какая информация у меня была. И вот это дело мы обсуждали. Я, помню, тоже давал предложения, как это можно было делать. (Надо сказать, что ребята в итоге сделали на мой взгляд очень славную систему оплаты для Генриха Сауловича. Первую скрипку, как я понимаю, тогда в этом играла «Изобретающая машина» - самая мощная на тот момент структура в тризовском мире.) Т.е. не чувствовал себя совсем уж таким злобным отщепенцем. Ну, мало ли, ну рассорились. В конце концов, Альтшуллер все равно, можно сказать, дал путевку в жизнь и т.д. Но вернемся к нашим конкурентным делам. Где-то в 90-м году была большая конференция по творчеству в Суздале. И на эту конференцию мы выехали из фирмы «Класс». А фирма «Класс» и МОИТТ, чтобы ты как-то их укладывал рядом, это такие же близнецы-братья, как ты в прошлый раз говорил, что есть Питерский университет, и есть «Алгоритм». Все сотрудники «Класса» были выпускниками этого института, были его преподавателями, частично. Т.е. это была одна и та же структура. Вот мы выехали в Суздаль для того, чтобы показать компьютерную программу. Выехали круто по тем временам. Мы арендовали автобус на 4 дня на время проведения конференции. Загрузили его целиком своими людьми. Человек 30 поехало. Загрузили его компьютерами, штук 8. Это было тогда редкость – компьютер в начале 90-х годов, а у нас их много было, и так с шиком приехали. И там в очередной раз у нас были конкурентно-дружеские встречи. Мне очень нравилось тогда то, что было. Мы понимали, что мы конкуренты, но это было как противостояние СССР и США. Мы немножко все-таки уважали друг друга, показывали программы, а потом рассказывали друг другу - я им показал изюминку, а они не увидели. Я понимаю, что и они так же рассказывали про свои показы нам. После встречи они нас приглашали, что-то давали поделать со своими программами. Были хорошие компании, как на пятачке таком, когда две компании парней встречаются. Они слегка напряженны, и в то же время, с каким-то политесом друг к другу.

АК: Да, да, да. Мы туда привезли несколько программ. Были программы по функциональному анализу, достаточно интересные. Была программа – такая копия Изобретающей машины. Я тебе уже говорил. Она называлась «Маг». И были программы совсем другие, основанные на совсем других принципах. «Изобретающую машину» и нашу «Маг» мы считали поделками в плане программном, и в плане алгоритмическом потому, что там все хорошее и умное уже было сделано Альтшуллером. Просто приходят какие-то программисты и забивают физ.эффекты или приемы, правила из выбора и т.д. В плане нового и умного - мы сделали программу, основанную на работах – был такой в МГУ Александр Журавлев. Он был лингвист, филолог. И он занимался изучением смысловых основ, на которых построен язык. Он построил, на мой взгляд, совершенно феноменальную программку, которую выдал не в виде программы, а в виде своих исследований еще, по-моему, в 81-м году. Книжка у него вышла популярная. «Звук и смысл» называлась. На этой основе он построил некоторое исследование слов, т.е. ты берешь смысл каждого звука-буквы, как он их называл, и эту звуко-букву ты сможешь раскладывать по 27-ми осям. Например, ты знаешь, что буква «а» скорее громкая, чем тихая по оси громкий – тихий. Она скорее яркая, чем тусклая по другой оси. Она скорее мужественная, чем женственная по третьей оси. Скорее гладкая, чем шероховатая по четвертой. И таких осей у него было 27. У каждой из этих звуко-букв были определенные значения. Он их набрал, исследуя то, как реагирует носитель русского языка, когда он задавал вот эти вопросы: буква «А» скорее громкая, чем тихая. Вроде бы, как скажу, так и будет. Но большинство говорило, что скорее громкая. И вот из этой всей мешанины, вот этих смыслов, он при анализе какого-то слова ухитрялся получать информацию. Он дал формулу, в которой ты складывал алгебраические смыслы вот этих всех звуко-букв, которые были в слове, учитывал первую букву, учитывал ударную букву, и получались смыслы. Вот когда ты заводил в его табличку слово крыса, например, то получалась: тихая, страшная, серая и т.д. Т.е. совпадали какие-то потрясающие вещи. Первым делом после того, как я освоил компьютер, сначала я забил туда таблицу противоречий, а потом я туда забил таблицу Журавлева. И вот на таблице Журавлева сделали программу, называлась она «Логос». Нет, она называлась «Эйдес». «Логос» - это была просто программа анализа смыслов, а на основе этой программы анализа мы построили программу, которая была помощником при проведении мозговых штурмов - «Эйдос». Например, тебе надо совершенствовать трактор. Ты вводишь название объекта, который нужно совершенствовать. Трактор. Машина каким-то образом анализирует. А потом ты задаешь, что ты хочешь с этим трактором сделать. сделать его более тракторным или менее тракторным. Я сейчас условно говорю. Хитрыми вопросами подводилось к тому, что программа узнавала, надо ли усиливать существующие у этого трактора характеристики. Трактор – это очень громкий, очень опасный, быстрый объект. Вот так звучит слово трактор. Если тебе надо усиливать, то машина начинала выдавать какие-то предложения, а это я напоминаю, был такой помощник при проведении мозгового штурма,

АК: Конечно. Вот ты, например, говоришь: хочу улучшить трактор. И вдруг она тебе говорит: может быть, усилить мощность? Может быть, сделать более жесткой конструкцию? Народ в этом месте, честно говоря, удивлялся. Они говорили, что мы там про трактора заранее записали. Когда они видели объем программы, которая укладывалась на одну дискеточку пятидюймовую на 360 К, и была куча пустого места, народ сильно удивлялся. И вот мы старались делать вот такого рода программки. Т.е. уходить от того, что уже известно и генерировать какие-то новые сущности. Ну и были у нас копии вот тех программ, которые были у Изобретающей машины, именно, функциональные копии. У нас было значительно больше приемов. Мы нагенерировали где-то несколько тысяч приемов. У нас было больше количество физ.эффектов. просто я посадил где-то человек 6 или 7. они проштудировали пятитомную энциклопедию физическую. Оттуда взяли все физ.эффекты – получилось порядка 7 тысяч.

АК: Она тогда только выходила, очередное издание. Я помню, мы гонялись за очередным томом. Он должен был выйти, а мы только на букву «к» или на букву «м». а дальше физ.эффекты на другую букву у нас отсутствуют. Ну из них 2/3 или 3/4 были эффектами, связанными с микромиром. Но тем не менее, пару тысяч эффектов мы имели. Это очень сильно отличалось от пары тысяч тех, которые были в Изобретающей машине потому, что мы по эффектам имели в виду иное. Возьмем для примера закон Ома. Мы с тобой знаем, что там действуют три переменных. Закон можно написать по-разному. Напряжение равно току, умноженному на сопротивление (U = I*R). Вот в Изобретающей машине это один эффект. А то, что сопротивление равно напряжению, деленному на ток (R = U/I), это в Изобретающей машине уже другой эффект, что с точки зрения программистов правильно. Это другая сущность, это другая переменная на входе. Но мы считаем, что это один эффект. У нас было 2000 уникальных эффектов, а в Изобретающей машине к этому времени было примерно столько же производных эффектов. Т.е. ты понимаешь, если мы возьмем какую-нибудь формулу, в которой есть шесть - семь компонентов, то тем самым мы имеем шесть или семь формул.

АК: Ну вот про мощность я не могу сказать. Может быть, информационная мощность была и большей. Но операционных удобств, может быть, было не больше потому, что мы не построили систему в тот момент такого связного перетока одного физ.эффекта в другой, который был уже в тот момент в Изобретающей машине. Правда, в Изобретающей машине цепочки связи эффекта одного с другим строили вручную. Мы же воспользовались такой системой - был в Ташкенте такой Зарипов, как-то я говорил уже о нем. Зарипов и Петрова.  Они построили такую программу, которая строила цепочки физ.эффектов. т.е. ты задавал то, что ты хочешь на входе.

АК: А на выходе хочу получить электрическое, и никаких магнитных по дороге. И она строила тебе цепочку физ.эффектов, который обеспечивали этот перебор. Но они построили это только для датчиков. Но зато для датчиков у них эта штука хорошо работала. Не знаю, что там с ними. Петрову я вижу в Интернете по статьям. Она, как я понимаю, переехала куда-то из Ташкента в Россию. А Зарипов – жив ли, он был пожилым человеком в то время, надеюсь, что жив. Ну вот они построили программу на таком подходе. Мы воспользовались, и у нас Павел Карев – это сотрудник нашей фирмы – он построил аналог такой программки. И мы в последующем стали строить такие цепочки физ.эффектов и зрительно изображать в виде гирлянд точек, как сетевой график. Есть точка входа, есть точка выхода, а между ними куча каких-то событий. Т.е. машина строила цепочки разной длины, показывала их на экране разными цветами и т.д. Но это были только игрушки потому, что мы не успевали это вывести, т.е. насытить это реальными физ.эффектами, привязать это к физ.эффектам. здесь мы в значительной мере запаздывали по сравнению с Изобретающей машиной.

АК: Мы на рынок выходили, правда, мы на рынок выходили с продуктом таким, как программа «Маг». Она стоила 400 рублей. Мы ее позиционировали как программа для тех, кто не имеет собственной машины. Мы с тобой как-то обсуждали в прошлый раз, что Изобретающая машина привязывала свою программу на компьютер. И защита была по номеру компьютера. Прописывался номер компьютера и т.д. Мы понимали, что это неудобно. И это была уже их ниша. Мы нашли себе другую нишу. Вот у кого-то нет своего компьютера. Он приходит на работу и пользуется рабочим компьютером. Или, например, я преподаватель. Я приехал преодавать, таскать с собой компьютер не очень удобно. Как бы возить только дискетки? Мы сделали другой способ защиты, очень смешной по нынешним временам. Бралась дискетка, еще по-моему не жесткая, а мягкая. Она была пятидюймовая. Бралась такая дискетка и в ней иголочкой ставилась точка. Она прокалывалась в каком-то месте. А потом с помощью специальной программки искалось место этого прокола. Место этого прокола определялось и являлось некоторым тестом. Т.е. программа при запуске должна была проверить свою дискетку, найти сбой в этом месте. И тогда говорила, да, я на родной дискете. Это была не наша выдумка. Но я помню, мы сидели и кололи дырки на дискетках. Был огромный процент брака потому, что некоторые дискетки просто не работали потом. Мы продали тоже несколько сотен программ. Но понимаешь, цена несколько тысяч и 400 рублей – это были совсем разные цены.

АК: Это было дорого, конечно. После этого еще нужно было компьютеры купить. Мы занимали другую нишу. И я понимаю, что мы создали достаточно трудные условия работы для Изобретающей машины. Во всяком случае, в одном из интервью Цуриков сказал, что мы уходим на рынок США, там у нас нет конкурентов, а в СССР у нас есть конкуренты.

АК: Они все равно стали бы туда выходить, но только если бы их клюнул общесистемный жареный петух, а тут мы их немножко простимулировали чуть-чуть пораньше. А может, у них и так были планы в это время выходить.

АК: Надо сказать, что взяв на переезд и обустройство в Штаты какой-то совершенно запредельный по тем временам кредит, тысяч в 15 долларов, Цуриков совершил подвиг. В этом месте, узнав про эту сумму все просто падали потому, что на доллары наша зарплата была в это время 15 долларов, условно говоря. Кто успешно жил – у того и 30. Я помню, мне предлагали 3-х комнатную квартиру за 3000 долларов люди, уезжавшие за рубеж. Т.е. это были такие цены... И в это время совершить такой сильный, отчаянный ход – взять такие большие деньги и поехать завоевывать другую страну – это подвиг, вообще говоря. Я бы сказал хозяйственно - бизнесовый подвиг.

АК: Ну, да.

АК: Ты знаешь, их покупали понемножку. Их покупали все время. Мы прекратили заниматься по другим причинам. У нас случился внутрифирменный конфликт, и фирма, по сути, развалилась. Дело в том, что фирма состояла из большого количества ребят, которые пришли в нее работать. А поскольку они все формально продолжали числиться на своих работах, потому что как-то было еще не понятно, как с солидной фирмы, например, института Курчатова, перейти на малое предприятие. Не все на это решались. Поэтому многие оставляли свои книжки в своих родных институтах, хотя де-факто целиком работали здесь у нас. Они числились как полуставочники. И у нас возник конфликт - у полуставочников, которыми руководил я, а было большое количество полуставочников, которые делали все работы, и можно так сказать, конфликт ставочников, некоторого количества людей, которые были на ставке и выполняли при этом чисто формальные служебные функции. Олицетворял с той стороны этот конфликт наш директор. Тот самый Николай Николаевич Новиков, о котором я тебе говорил, и к которому я очень тепло относился и отношусь. Тем не менее, у нас возник конфликт: кто должен определять дальнейшее развитие фирмы. Новиков в Уставе прописал, что полуставочники не голосуют. И вдруг однажды оказалось, что те люди, которые приносили деньги – мы же приносим деньги и мы те люди, которые должны определять будущее – оказалось, что нет, они не определяют будущее. А определяют будущее те люди, у которых здесь лежат трудовые книжки. Т.е. секретарь, бухгалтер, некоторое количество технических работников. Там перед этим событием  был такой факт. Мы с ним совещались, и он говорит, директор института повышения квалификации, от которого мы отпочковались и в стенах которого продолжали находиться, не знает, куда деть плановый отдел, их там человек 8, давай их возьмем. Институт стал разваливаться потихоньку. Новиков и спрашивает: можем их взять? Ну, мы были очень крутые, денег полно – ну, конечно, возьмем. Придумаем им какие-нибудь работы. Взяли, и  они стали помогать. Библиотеку одна женщина собирала, другие набивали материалы. И оказалось, что они как раз и голосуют. Ну, в общем, было несколько таких факторов, и я опять в силу своей южной вспыльчивости сказал: не интересно, чтобы наши люди  принимали участие в жизни коллектива, тогда мы уходим. И мы взяли и все ушли. И конечно, это была очередная моя глупость потому, что мы ушли, а в новое место мы все этим же коллективом не пришли. На самом деле, у нас там были заготовки для создания нескольких очень перспективных фирм, и конечно, все ребята как-то поустраивались. Но если взять этот момент ухода, а это был конец 91-го года, мы ушли, и был момент, когда мне казалось, что мы правильно сделали, что ушли потому, что у нас был клуб выпускников МОИТТа. В этом клубе числилось тогда более 300 человек. Мы собирались где-то раз в месяц, обсуждали наши проблемы. Постепенно у нас стали появляться важные для нас в тот момент процедуры, например такие как некий обмен тем, что кому нужно. Ну, кому-то нужно сделать расчет по тепловым процессам. Он сам не тепловик. Встает и говорит: ребята, мне нужно это сделать. Тут же какой-то тепловик к нему подходит и т.д. Постепенно мы начали собирать эти данные о том, что кому нужно и кто что может, в виде бюллетеней. Публиковать их и раздавать, чтобы не тратить время на самих встречах. У нас появилась регулярно выпускаемая брошюрка, которую мы называли «Забор», т.е. мы на этом заборе давали объявления. А в это время, если ты помнишь, был такой бзик в стране – все создавали биржи.

АК: Да, она начала было создаваться. И мы тоже решили, давайте создадим биржу. Вот я сейчас из памяти вынес – помнишь, был такой математик - он создал одну из бирж. Он потом еще стал соратником Новодворской.

АК: к примеру, чтобы не занимать это время, я думаю, мы вспомним. (Это Константин Боровой). Еще тогда он никому не был известен. Его биржи еще не было. Представь себе, приходит один из наших ребят и говорит: у нас один парень с кафедры создает биржу. Называет фамилию этого Борового и говорит, что надо 15000 рублей. Ну что ты, 15000 на создание какой-то брокерской конторы, входной взнос. Не пойдет, деньги то большие, можно сказать огромные. Через год эти брокерские конторы продавали за 20 – 30 миллионов. Тогда инфляция была большая, но тем не менее, раскрутилась эта биржа очень хорошо. Когда мы стали свою биржу готовить, то очень быстро мы поняли, что идеи, разработки - это совершенно не биржевой товар. Мы не стали эту биржу регистрировать. На ВДНХ была создана какая-то биржа – не нами – биржа именно интеллектуальная, которая тихо просуществовала столько времени, на сколько хватило денег, которые дали какие-то организаторы-акционеры, и потом тихо она загнулась. Мы вкусили этого в процессе подготовки своей биржи. Ребята подтащили кучу своих технологий, мы видели, что надо же технологии свои продвигать. У нас море технологий, 300 человек принесли по 5 технологий, какое-то совершенно безумное количество интересных разработок. На это же можно жить. И у меня тогда стояла задача: как бы сохранить вот эти 300 человек, как сохранить вот этот неформальный коллектив огромный, как удержать всех внутри процесса создания новых разработок, новой техники. Вот это мне казалось очень важным, интересным, поэтому, ну прекратила существовать фирма «Класс» - не страшно, мы что-нибудь новое создадим. И мы создали новое. Мы тогда, в самом конце 91-го года сделали фирму – агентство «Русский интеллект». Называлась она сначала агентство «Российский интеллект», а потом, когда потребовали платить большие деньги за слово «Российский», мы переименовались, тем более, что на английском языке все равно ничего не изменилось. Он так Russian  и остался. Выглядела визитка у меня очень трепетно и иностранцы, конечно, вздрагивали, особенно англичане потому, что «Russian intelligent»

АК: Вот такие у меня были визитки, глянцевые, с золотыми буквами. У них же там свой Intelligent, какой? Services, да? И вот в этот момент я стал решать вопрос: куда идти? Понятно было, что за рубеж. Мы провели несколько встреч, обсуждений, штурмов, на которых решили, что выходить в ближние страны (под ближними странами будем называть ФРГ, Англию и т.д.), в общем, в Европу, а также в Штаты, смысла нет потому, что в тот момент достаточно большое количество наших соотечественников уже пометалось по этим зарубежьям. В нашей стране сидело уже огромное количество людей из ближнего зарубежья. Я помню свой ужас, когда человек из какой-то фирмы американской прибыл, сидел в одном из офисов в центре Москвы. И было понятно уже тогда, кто это – я через знакомых, которые у меня были в правильных службах, пробил эту фамилию. Но у него была фирма, зарегистрированная на каких-то Виргинских островах, и он сидел, принимал огромную очередь – такой хвост из людей. И эти люди садились перед ним и говорили: а еще у нас есть технологии чего-то там… гиперзвукового какого-то там крыла. - А, это интересно. Кому-то он давал по 100 долларов, кому-то не давал, а строго говорил, что надо прийти посмотреть. Уже тогда было видно, что вот это разбазаривание – оно принимало совершенно отчаянные формы. У Михалкова в одной из басен одна мама говорит сыну, чтобы он много не просил денег: деньги печатать отец не умеет,. А дальше выводы: боится тюрьмы - и станка не имеет... Мы понимали, что влезать в эти страны нельзя по двум причинам: и тюрьмы, конечно, боялись, т.е. не хотелось вот этого разграбления, и станка не имели. Но если отбросить шутки, то мы стали искать себе партнера, с которым можно было строить нормальные цивилизованные отношения. И мы решили, что это должна быть страна, которая должна была обладать несколькими очень важными признаками. Мы сначала стали строить такой функциональный портрет.

АК: Да. Это должна быть страна, которая должна быть далеко от России, чтобы она не была такой изъезженной нашими коммивояжерами. Во-вторых, это должна быть страна, в которой нас понимают. Мы видели, что у нас очень большие цивилизационные отличия. Нас не понимают в нормальных странах. Они привыкли работать на бизнес-уровне, а мы привыкли работать на чиновничьем уровне. Т.е. это должна быть страна, где много чиновников. Страна, которая имела раньше очень сильное ВПК с тем, чтобы люди из их ВПК хорошо понимали наших людей из ВПК. И лучше, чтобы эта страна была вот только из-за «железного занавеса», как и мы. Несмотря на весь этот совершенно безумный набор характеристик, мы такие две страны нашли. Они очень классно укладывались в этот портрет. Могу сказать, что мы сначала портрет построили и я смотрел на него с ужасом потому, что таких стран не бывает. Но они бывают, оказывается. Две страны. Это Чили и ЮАР.

АК: Это не выбор. Это исключение. Мы взяли все страны и посмотрели, какие страны были далеко, какие страны недавно были за «железным занавесом». Ну ты знаешь, что ЮАР – это апартеид, в Чили свои были заморочки после Пиночета, с ограничениями всякими, с поражениями, были и сильные чиновники. После этого я взял истинно методический инструмент – монету. Я ее кинул, предварительно загадав, и выпала ЮАР.

АК: Ты вспомни сам, что такое 90-е годы. Это же авантюрные времена и вещи.

АК: До свидания.